Нелли Шульман - Вельяминовы. Начало пути. Часть первая. Том первый

Полив ладони маслом, Прасковья наклонилась к роженице.

– Головка-то прорезалась, – довольно сказала она: «Темные волосики, в отца!»

– Жжет! – закричала Феодосия: «Больно, ой, как больно!»

– Прасковья, отпусти меня, не неволь! – взмолился Федор: «Не могу я видеть ее мучения».

– Ты что, боярин, не муж ей что ли! – жестко ответила ему сестра: «Твоя жена твое дитя рожает, плоть и кровь твою, дак будь с ней до конца!»

Федор шепнул пересохшими губами:

– Федосья, ежели больно тебе, ты мне руки сожми, я здесь буду.

– Не спеши, не спеши, матушка, – приговаривала Прасковья: «Ты у меня ровно девица невинная останешься. Не спеши только, плечики прорезались…».

Дитя, скользкое, быстрое, нырнуло рыбкой в подставленные руки Прасковьи. Ловко очистив ему пальцем рот, шлепнув понизу спинки, женщина подняла младенца вверх. Дитя звонко заорало.

Феодосия в изнеможении откинулась на руки мужа.

– Дочку Бог даровал. Ты, матушка, грудь-то дай, ино дитя приложим… – Прасковья умостила девочку в руках Федосьи. Найдя сосок, почмокав, малышка затихла.

Федор поцеловал Феодосию в спутанные волосы.

– Спасибо, спасибо тебе… – он вдыхал давно забытые запахи молока, младенца, колыбели, дома.

– Иди, отдыхай, – велела Прасковья: «Ты, братец, тоже молодец сегодня был».

Проспав остаток ночи и почти все утро, Федор застал сестру за трапезой.

– Как они? Федосья-то? Дитя как? – спросил он. Прасковья рассмеялась:

– Дак спят. Дитя здоровое, красивое, пойдем в горницу-то, посмотришь.

Приложив палец к губам, сестра указала Федору на колыбель. Боярин взял на руки дочь. Открыв глаза, девочка внимательно посмотрела на отца. В младенческой, невинной синеве боярин увидел что-то не детское. Новорожденная глядела на него прямо и даже дерзко. Она была маленькая, но крепкая, с красивой головкой, опушенной темными волосами.

– Как назовем-то дитя богоданное? – Федор посмотрел на Феодосию. Жена лежала, откинувшись на вышитые подушки. Легко поднявшись на ноги, боярыня встала рядом с мужем. Обняв ее за плечи, Федор поцеловал прохладный висок.

– Марфа, – твердо сказала Феодосия: «Как мать мою, а ту, должно, в честь Марфы Борецкой назвали».

Федор вздохнул:

– Вот она, кровь новгородская. Назвать дитя в честь посадницы Марфы, грозы московских царей? А ежели донесут царю Ивану? Ладно, была не была… – решил он. По святцам все равно другого женского имени не оставалось, только Марфа и Мария.

– Марфа. Марфа Вельяминова, – словно попробовав имя на вкус, Федор поднес ребенка к распахнутому окну. Полуденное солнце золотило купола церквей на другом берегу. В просторном небе несся колокольный звон. Девочка оглядывала широко раскрытыми глазами лазоревую реку под откосом Воробьевых Гор. Солнечный луч упал ей на голову. Мягкие, младенческие волосы отливали чистой бронзой. Федор прикоснулся губами к высокому лбу дочери:

– Смотри, Марфа, сие Москва!

– Тихо, Марфуша, спит он. Не буди батюшку.

– Не «пит! Тятя не «пит! – раздался из-за двери звонкий голосок Марфы: «У нево аменины, он «пать не будет в праздник!»

– Пусти ее, Федосья, – Федор заулыбался: «Куда спать с таким колокольчиком!»

Юрко прошмыгнув в отворившуюся дверь, Марфуша забралась на постель.

– Проздравляю тебя, тятя, с днем ангела! – она чувствительно потянула отца за волосы.

– Подарочек мне принесла, боярышня? – Федор легонько пощекотал дочь. Марфа, скиснув от смеха, завалилась отцу под бок.

– Пыхтела неделю, старалась, – подсела к ним Феодосия: «К столу выйдешь, там отдаст».

Хитро покосившись на Марфу, Федор еще раз пощекотал девочку. Перегнувшись через хохочущую дочку, он шепнул жене: «Мало мне вчерашнего подарения твоего, еще хочу!».

– Не целуй мамоньку! – раздался требовательный голосок: «Мамоньку только мне можно целовати!»

– Жадина ты, боярышня! – подхватив дочь на руки, Федор легонько подбросил малышку: «Сейчас-то я всю жадность из тебя и вытрясу, ни капельки не останется».

Бронзовые кудри девочки растрепались, щеки раскраснелись. Федор притянул к себе жену и дочь.

– Мамоньку я твою целую, потому как люблю ее. Ты тоже и меня целуешь, и ее?

Малышка обхватила ручками родителей.

– Потому что я тебя, тятенька, и тебя, мамонька, люблю не могу как!

Федор поцеловал дочь в макушку.

– Сходи, Марфуша, проверь, что в поварне на именины мои готовится.

– Пряника можно? – Марфа лукаво склонила голову.

– Заради дня ангела батюшкиного можно, – рассмеялась Феодосия.

Сафьяновые башмачки затопали по полу опочивальни, дверь заскрипела. Марфа, в вихре кудрей и развевающемся сарафане, кубарем скатилась по лестнице. Федор подмигнул жене:

– Не хочешь ли ты, Федосья, дверь затворить заради моих именин?

Марфуша заглянула в дверь поварни. Ульяна хлопотала над блюдом саженных осетров.

– Тятя разрешил пряника, – выпалила Марфа, – и маменька «казала что заради аменин можно!

– Ох, боярышня, куда тебе пряников? Ты сама ровно сахарная! – отомкнув поставец, ключница протянула девочке сладости.

– Я не «ахарная, – серьезно ответила Марфа, – я «ладенькая дочка тятина, так он говорит.

– Правду говорит тятенька… – Ульяна ласково погладила ее по голове: «Беги, а ино посиди здесь, с пряником-то».

– Ты мне дай чего помочь, – девочка обсасывала пряник, – а я потом тятеньке «кажу, сие я для тебя сготовила! Он и радый будет.

– Да он радый, только глядючи на тебя, – Ульяна поцеловала девочку в румяную щечку: «Ты у нас умница-красавица!»

– Я пряник доела, – Марфа облизнула губки: «Таперича готовить чего хочу».

– На-ко орехи, полущи.

Марфа склонилась над решетом орехов. Ключница подперла щеку ладонью:

– Уродилась на свет ягодка такая. Косы бронзовые, глаза зеленые, щеки, словно лепестки… – Марфа заговорила в годик, а сейчас трехлетняя девочка бойко читала и считала на пальцах. Феодосия начала учить дочь письму.

– Свезло боярину на старости лет, не сглазить бы только… – подумала ключница:

– Жена у него красавица. Четвертый год, как повенчались, а смотрит боярыня на мужа, как в первый день, ровно и нет никого вокруг на свете. Дочку ему принесла, пригожую да разумную. Дай Бог, чтобы так все и шло, чтоб все здоровы были. Еще Матвея оженить на Марье по осени, да и ладно будет…

За трапезой Марфа внимательно смотрела на родителей. У маменьки щеки были румяны, а батюшка едва заметно улыбался в бороду.

– Вот, тятя, – забравшись к отцу на колени, девочка протянула ему деревянную, раскрашенную коробочку, – с аманинами тебя!

– Ты погляди, что делается-то! – шутливо всплеснул руками Федор: «Никак ты мне подарок даешь, Марфуша? Что внутри-то?»