Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том шестой

– У доктора Горовиц, проклятой мерзавки, был похожий мех, в Венло. Ничего, я до нее еще доберусь и отомщу. Вальтер пусть занимается делами движения. Свои счеты я буду сводить сам… – шагая к открытому катеру, Макс опять подумал о покушении на фюрера:

– Славянский поступок. Но я помню нашу родословную поименно, до семнадцатого века. Мы происходим из семьи рудокопов в горах Гарца. Откуда нам взять славянскую кровь… – влажный, мерзлый ветер неприятно бил в лицо. Максимилиан задумался:

– Нашего прародителя звали Йордан. Йордан Рабе, он работал мастером. Странное имя, не немецкое, то есть не совсем. Скорее, французское, итальянское. Йордан, Джордано. Он погиб в шахте, оставив двоих сыновей. Старший и дальше трудился в Гарце, а младший уехал в Краков, на соляные копи, и там пропал. Может быть, этот Йордан, действительно, явился из Италии… – он вспомнил:

– 1103, якобы, потомок Джордано Бруно. Чушь, у него не было детей. Но упрямства ей не занимать, как и Бруно, сгоревшему на костре. Откуда у Генриха с папой взялось это славянское презрение к порядку? Генрих отличный математик, папа инженер. Они должны были все разумно просчитать, прежде чем устраивать покушение… – обергруппенфюрер подумал о спокойных, голубых глазах отца:

– Он хотел взорвать меня и себя, словно 1103. Она тоже оставляет за собой выжженную землю, везде, где ее содержат… – Макс бросил взгляд на дальний конец острова, на низкие здания физической лаборатории:

– Тяжелая вода здесь есть, но нет урана… – обергруппенфюрер не хотел жить рядом с местом опасных экспериментов. Макс решил отправить 1103 в Валгаллу:

– Там выстроили комплекс для работы. Своего отца она не увидит, я об этом позабочусь. Я сам ее туда препровожу и заодно встречусь с товарищем бароном… – по сообщениям с юга, старик процветал. Куратор музея, как весело думал о нем Максимилиан, выполнял свои обязанности. Прыгнув в катер, Макс завел мотор:

– Вальтер здесь, я могу слетать на юг. Петр Арсеньевич меня отвезет… – он тонко улыбнулся, – это будет его последний полет. Несчастные случаи происходят и сейчас. Эмма меня только поблагодарит… – в комплексе, вызвав начальника охраны, Макс распорядился очистить личное крыло:

– Чтобы никого из солдат здесь не осталось, – распорядился он, – это дело чрезвычайной секретности… – набрав по внутреннему телефону номер библиотеки, он услышал торопливый голос зятя:

– Ваша светлость, мне сказали, что Эмма… – обергруппенфюрер прервал его:

– Я отвез Эмму в госпиталь. Не волнуйтесь, работайте с Вальтером… – Макс приказал Мухе передать трубку штандартенфюреру:

– Мне надо с тобой поговорить, приватно, – услышал он Рауффа, – дело довольно важное, оно не касается арабов… – Макс обещал приятелю выпить с ним кофе вечером:

– Кофе и коньяка, – добавил он, – за моего будущего племянника или племянницу… – он, изящным жестом, вытащил из мейсенской чашки ложку. Походная спиртовка горела синеватым огоньком. 1103, в промокшем пальто, стояла в углу гостиной, под охраной двух солдат, приехавших с острова:

– Пусть смотрит на пламя, – подумал Макс, – силой взгляда она пожара не устроит… – огонек, отчего-то вспыхнул сильнее, заколебался, выбросив длинные языки. Макс допил кофе:

– 1103, кстати, еврейским упрямством напоминает дуру Марту. Но у Марты не было ни капли еврейской крови, она просто патентованная идиотка, что называется. Словно породистые собаки, хороша экстерьером, а мозгами похвастаться не может. Сейчас она жила бы здесь спокойно, я бы ее выдал замуж. Адольфу, все-таки, нужна мать. Он еще маленький мальчик. Генрих был немногим старше, когда мама умерла… – после смерти графини Фредерики Макс много возился с младшим братом и сестрой:

– Я читал Генриху, водил его в зоопарк, покупал мороженое… – он помнил прикосновение нежной, детской ладошки. Мальчик сопел ему в ухо:

– Ты самый лучший брат на свете, Макси… – обергруппенфюрер сглотнул:

– Мама меня так называла, Макси. Она, и Генрих с Эммой, а больше никто. Генрих на Принц-Альбрехтштрассе, ко мне так не обратился. Я ждал, что он попросит меня о снисхождении… – 1103 выпрямила жесткую, узкую спину:

– Она попросит, она сделает все, что я ей прикажу… – Макс отставил чашку:

– Зря вы отказались. Эфиопский кофе, нигде больше такого не найдешь… – Рауфф привез мешок кофейных зерен. Макс взглянул на часы:

– Пойдемте. Я вам хочу кое-что показать… – 1103 перевозили в наручниках. Отомкнув браслет, он приковал женщину к себе. Макс, тихо, заметил:

– Словно в Дахау. Мы знакомы десять лет, моя драгоценность. У нас, можно сказать, юбилей… – он махнул охранникам: «Не сопровождайте нас». Максимилиан повел 1103 за собой, по темноватому коридору, к детской племянника.

И в городском особняке Экзетеров и в замке, в Банбери, Констанца и Тони, ровесницы, делили комнату:

– Я узнаю запах, – поняла Констанца, – здесь живет ребенок… – в их детских тоже пахло сладкой выпечкой, карандашным грифелем, медовой акварелью:

– Тони любила рисовать, а меня больше занимал состав красок. Я прочла все статьи, в Британской Энциклопедии, потом дядя Джон и тетя Юджиния отвезли меня в Ньюкасл, на производство… – где-то в кладовых, на Ганновер-сквер, должен был храниться ее подарок брату:

– Стивен в четырнадцать лет, решил, что уйдет из Итона и станет кадетом, в летном училище. Мне было восемь. Я попросила няню сшить холщовый вымпел, такой, как на аэродроме, и сама раскрасила его белыми и красными полосами… – она помнила ласковую улыбку брата:

– Ты даже табличку сделала, Констанца… – она с детства любила работать руками:

– Только не шить и не вязать. Мне нравилось паять, гравировать, выжигать. Дядя Джон оборудовал маленькую мастерскую, в бывшей кладовке для белья… – когда в особняк вызывали газовщика или электрика, Констанца, всегда, невзначай, оказывалась рядом с рабочим. Девочка подавала инструменты мастерам, а к десяти годам могла сама разобраться с поломками.

Медную табличку, для вымпела, она тоже вырезала и выгравировала сама:

– Стивену, от Констанцы. Расправляй крылья, Ворон… – ей, отчаянно, захотелось, как в детстве, прислониться к надежному плечу брата:

– Он женился, на тете Марты. У него, наверное, еще дети появились, кроме Густи. Роза говорила, что он пережил крушение самолета, протаранил истребителем подводную лодку. Он потерял кисти рук, был обожжен, но вернулся в авиацию… – Констанца оглядывала персидский ковер, с разбросанными деревянными игрушками. Шторы задернули, горел тусклый ночник, под зеленым абажуром. Кроватка тонула в полутьме, она не видела ребенка:

– Но это мальчик, у него машинки, самолеты… – на ковре разложили искусно сделанную железную дорогу, – хотя я тоже играла с такими вещами. Впрочем, я почти не играла, я предпочитала книги… – книжную полку увенчивал большой глобус. Констанца пробежала глазами по заглавиям: