Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Книга вторая. Часть восьмая

– Но в стране их десятки тысяч. С кем и где я оставил мальчишек… – Авраам, искоса, смотрел на четкий профиль Эстер:

– Понятно, что она все время о детях думает. Она считала, что малыши в безопасности, с христианскими документами, а вот как получилось… – доктор Судаков, осторожно, упомянул о детском бараке, в лагерном госпитале. Эстер, тяжело, вздохнула:

– Люди, работающие на нацистов, потеряли право называться врачами и людьми… – она затянулась сигаретой:

– Но Давид… – женщина помолчала, – не стал с ними сотрудничать. Его расстреляли, или газом отравили… – они передавали друг другу флягу с кофе. Авраам привлек ее к себе:

– Мне очень жаль, милая. Но теперь… – доктор Судаков замялся, но решительно продолжил, – теперь нам надо раввина найти. Я уверен, что в Варшаве кто-нибудь остался… – доктор Судаков намеревался поехать с Эстер в столицу:

– Когда ты мне голову починишь, – усмехнулся он.

– Переоденусь монахом, тебе облачение достанем. Только твоему отряду командир нужен… – Эстер пока ничего не говорила Аврааму о Блау и Ционе.

Женщина взъерошила светлые волосы:

– Лучше бы ты здесь побыл. Мне так спокойнее… – Авраам обнял ее:

– А мне спокойнее, когда ты рядом со мной, и так будет всегда. Найдется у тебя надежный человек? – Эстер кивнула:

– Надо ему о Блау сказать. Авраам, скорее всего, не помнит, что видел пана Конрада… – она, невольно, покраснела:

– Зачем хупа? Да еще и с раввином. Война идет… – доктор Судаков поднял руку:

– Именно поэтому и нужна хупа. То есть… – он смутился, – если ты хочешь, конечно. Я тебя люблю… – у него была большая, грубая ладонь солдата и строителя. Эстер, внезапно, почувствовала дрожь в коленях:

– Словно мне шестнадцать, а не тридцать два. Но с ним так хорошо, как никогда еще не было. Ни с кем, даже с Давидом, а я его любила. И Авраама люблю… – сегодня они поднимались в пещеры. Эстер ставила кость в черепе на место:

– Операция и двадцати минут не займет, – объяснила она Аврааму, – и морфий тебе не понадобится. У меня хорошие руки… – малина рассыпалась по мху шалаша. Проведя губами по тонкому запястью, он потянул Эстер ближе:

– Хорошие. У тебя вообще все хорошее. Такое, как надо… – Эстер прикусила губу:

– Аврааму такое не понравится, но тянуть нельзя… – она слегка отстранилась: «Авраам, Циона здесь».

За стеной пещеры гремел низкий, недовольный голос дяди. Циона попыталась прислушаться, но в наскоро обустроенной части, где жили девушки, ей было ничего не разобрать. Циона сидела на крепких нарах, зажав руки между коленями, глядя на мерцающие огоньки свечей.

Пещера опустела, большая часть отряда ужинала. Сегодня ожидался ночной рейд, на восток, на занятую русскими территорию. Блау не собирался нарушать приказов командира, и ввязываться в стычку с Красной Армией, но требовалось узнать, о каких силах большевиков идет речь.

Циона подозревала, что Блау выполнит и второе задание, полученное от командира. Девушка вздохнула:

– Тетя Эстер со мной поговорила… – доктор Горовиц пришла к племяннице, прооперировав Авраама, третьего дня. Циона вскочила с нар:

– Как все прошло, тетя… – лицо Эстер было усталым, но Циона уловила на нем тень улыбки:

– Все хорошо. Послезавтра он встанет на ноги… – по дороге к пещере Эстер и Авраам договорились пока молчать о будущем браке. Они карабкались по каменистой тропинке, в свете звезд. Авраам, бережно, подавал руку Эстер:

– Не стоит, – тихо сказала женщина, – восстание впереди. Нам надо выжить, найти мальчиков. Мало ли что может случиться… – Авраам кивнул. Он был уверен, что вспомнит, где оставил группу из Мон-Сен-Мартена:

– Эстер всю Европу перевернет, а найдет мальчишек… – он видел упорство в больших, голубых глазах женщины, – и я, конечно, тоже сделаю все, что потребуется… – Авраам так и сказал Эстер, ложась на операционный топчан, в наскоро оборудованном лазарете.

Племянница бросилась к нему, у входа в пещеру. Блау пожал руку бывшему заключенному Вольскому:

– Авраам, видишь, где встретились… – погладив Циону по рыжим волосам, доктор Судаков, довольно хмуро, заметил: «Все после операции».

Эстер наклонилась к высокому лбу Авраама:

– Ему едва за тридцать, а у него морщины. Бедный мой… – вслух, она сказала:

– Ты вспомнишь, милый. Должно пройти время, вот и все… – Авраам прижал ее руку к губам:

– Я люблю тебя, милая… – длинные ресницы дрогнули, – все будет хорошо, я обещаю… – Блау той ночью отправился с ребятами на задание. Вернувшись в пещеру после операции, Эстер увела Циону к костру: «Нам надо поговорить».

– И я ей все сказала… – Циона хлюпнула носом, – ничего не скрыла… – она предполагала, что сейчас дядя Авраам и тетя Эстер разговаривают с Конрадом. У костра, Циона едва слышно заметила:

– Тетя, всего третий месяц идет. Я вас хотела попросить… – она почти обрадовалась, услышав отказ. Доктор Горовиц, резко, сказала:

– Еще чего не хватало. Я не убью часть еврейского народа… – она вспомнила покойную Элизу:

– Ее ребенка я убила. Она сама не хотела рожать. Давид послал ее родителей на смерть. А Циона? – спросила себя Эстер:

– Она говорит, что не хочет давать жизнь отродью нациста… – в серых глазах племянницы Эстер видела совсем другое желание.

Голоса за стеной повысились. Циона расхаживала по пещере, пробираясь между вещевых мешков и брезентовых, полевых сумок девушек, спотыкаясь, об ящики с трофейным оружием и консервами. Она покуривала папироску, рука, немного дрожала. Дядя с ней почти не разговаривал. Доктор Судаков, устало, заметил:

– Надо было Волку тебя в Будапеште спрятать. Хотя я его не виню. С таким грузом как ты, на руках, все вокруг опасно… – дядя, ядовито, добавил:

– Мадемуазель Сечени… – Циона зарделась.

– Дядя с тетей в Варшаву едут… – не находя себе места, она присела, – но сейчас надо что-то с ребенком решить… – Циона всхлипнула:

– Блау его воспитывать откажется. Если я от него уйду, он всем раззвонит, какого ребенка я родила. В Израиль мне с ним на руках больше не вернуться, мне будут плевать вслед, на улице… – вытерев лицо рукавом полевой рубашки, девушка, не выдержав, закусила обшлаг:

– Что мне делать, что? Может быть, найти Максимилиана… – Циона испугалась своим мыслям.

Выкинув окурок, она вздрогнула от угрюмого голоса Блау. Пан Конрад отдернул наскоро повешенную, немецкую плащ-палатку, отделяющую женскую часть пещеры: «Пойдем, Циона».

Пан Конрад отправился за Ционой. Авраам щелкнул немецкой, трофейной зажигалкой:

– Стоило мне получить пулю в голову, как все пошло наперекосяк… – по лицу доктора Судакова Эстер видела, что он еле сдерживается:

– Впрочем, с Блау он и не сдерживался… – доктор Горовиц предполагала, что Авраам умеет ругаться, но еще никогда не слышала от будущего мужа таких слов. Послав Блау за племянницей, доктор Судаков, поспешно, извинился: