Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Книга вторая. Часть седьмая

С Иреной все шло по-прежнему. Меир убеждал себя:

– Не думай о таком. Она тебя любит, всегда будет любить. И ей, кажется, хорошо…, – Ирена плакала, когда он вернулся из Италии с левой рукой на перевязи. Ранение, впрочем, было легким, к праздникам повязку сняли. Перед полетом в Тегеран Меиру дали небольшой отпуск. Он, с удовольствием, возился с племянником. Аарон вырастил два зуба, и уверенно сидел. Малыш хлопал в ладошки, завидев на газонах парка, среди палых листьев, белых, голубей. Птицы опять поселились на кухонном балконе Горовицей, заполнив старый, деревянный домик, времен их детства.

Пока Меир был на Сицилии, Дебора успела защитить докторат. После Хануки она возвращалась к работе в штабе военно-морского флота. По уклончивым словам невестки, Меир понял, что она возглавит группу лингвистов, шифровальщиков.

Меир прилетел на военную базу Лэнгли, в Виргинии, не ожидая увидеть кого-то из семьи. Он даже протер пенсне, правой рукой. По бетонному полю, навстречу дугласу, шел доктор Горовиц. Отец носил форму майора армии США, с коричневыми нашивками. Бронзовые змеи обвивали крылатый посох, символ медиков. Меир тогда еще не получил звание майора. Не веря своим глазам, он первым откозырял отцу.

За рулем прокатного форда, доктор Горовиц, сварливо, заметил:

– Не волнуйся. В моем возрасте, дальше призывного пункта для новобранцев, меня никто не пошлет. Осматриваю молодежь, вот и все…, – Меиру показалось, что в серо-синих глазах отца промелькнула тоска. Об Эстер так ничего известно и не было. О сестре и ее мальчишках отец не говорил.

Меир только, осторожно, кашлянул:

– Я не должен тебе такого рассказывать…, – доктор Горовиц усмехнулся: «Продолжай, если начал». Меир коротко объяснил, что на будущей конференции глав государств поднимется вопрос о высадке десанта во Францию. Отец только поинтересовался: «Когда?».

Меир развел руками:

– Следующим летом, папа…, – то же самое он сказал и Ирене. Меир зарылся лицом в черные, пышные, пахнущие ванилью и пряностями волосы:

– Мы поставим хупу, милая, – тихо сказал он, – но надо сначала дожить до победы. Люди сражаются, в подполье, в партизанских отрядах. Надо им помочь…, – на Сицилии они отлично взаимодействовали с местными ребятами. Рассказав Меиру о Волке, Джон добавил:

– Если он жив, он тоже здесь, в Италии, на севере. Но, судя по всему, мы его не скоро увидим, если вообще увидим…, – Ирена обняла Меира:

– Я приеду в Европу. Я обещала Гленну спеть с его оркестром на Елисейских полях. Можно и хупу в Париже поставить…, – она потерлась щекой о щеку Меира:

– Маме скажу, что это моя вина. Возьмем сироту, мальчика, девочку. Может быть…, – Ирена осеклась, в темных глазах появилась грусть. Меир понимал, о чем идет речь:

– Если Эстер погибла, то близнецы остались круглыми сиротами. Осенью мальчишкам семь лет исполняется…, – в Требниц, на территорию рейха, хода никому из них не было.

Атташе Уоррен, в очередной раз, начал распространяться о грязи и антисанитарии. Меир, довольно холодно, сказал:

– Я воевал в составе диверсионной группы, в бирманских джунглях, мистер Уоррен. Мы выуживали не переваренные фрукты из навоза слонов…, – ничего такого они не делали, но Меиру просто хотелось полюбоваться мертвенной бледностью на лице дипломата. Вспомнив Бирму, и базар в Рангуне, он отогнал мысли о Тессе:

– Не смей, такое бесчестно. И ты ей не нужен, калека…, – Меир отговорился необходимостью посещения синагоги, куда протестант Уоррен ходить не собирался.

Меир заглянул на миньян, в синагогу Даниял. В тегеранском представительстве «Джойнта» ему объяснили, что там собираются польские евреи, беженцы. На молитве Меир вспомнил сержанта Авербаха:

– Он в Северной Африке оказался, когда спасся из Дахау. Его через Францию и Испанию переправили, а они…, – Меир обвел взглядом молящихся, – советскую границу тайно переходили…, – получив нашивки лейтенанта, Авербах остался в отряде коммандо. Сейчас он воевал где-то на пути к Риму.

После службы, за ароматным чаем и местным печеньем, Меир поговорил на идиш и польском языке. Он, осторожно, спросил о сестре, но люди вокруг него покинули Польшу в первый год войны. Ни о докторе Горовиц, ни об Аврааме Судакове, они ничего не знали. Многие намеревались после войны перебраться в Палестину:

– Британцы перекроют границы, как они сейчас делают, – ядовито сказал кто-то, – но если мы из СССР сбежали, то до Израиля тоже дойдем…, – о возвращении в Европу речь не шла:

– Там ничего не осталось, – услышал Меир, – один пепел и дым…, – несмотря на сведения о польских лагерях, бомбежки так пока и не начались.

Меир ждал, пока ему принесут плов с курицей и гранатовыми зернами:

– Уоррен, наверное, без бекона страдает, – усмехнулся майор Горовиц, – здесь такого не достать. Впрочем, британцы с провизией прилетят…, – утром, в комнате безопасной связи посольства он услышал веселый голос герцога:

– Мы покидаем Каир, скоро будем у вас. Запомни, встречаемся в кафе «Надери». Улица с таким же названием, армянский квартал…, – Меир взял в посольстве неприметный форд, без номеров. Для местной полиции у него имелась соответствующая бумага. В город он выходил в штатском костюме, с путеводителем, засунутым в карман, и картой, испещренной пометками.

– В Испании я тоже туристом притворялся…, – Меир вооружился новой моделью кодака, с мощным объективом. Они предполагали, что столица Ирана кишит немецкими агентами:

– Может быть, даже фон Рабе здесь появится…, – Меир рассматривал бархатные коробочки с драгоценностями. Ирене и миссис Фогель он купил браслеты, лазоревой бирюзы. Меир пропустил между пальцами ожерелье, темно-зеленых камней, с жемчугом:

– Она такое платье носила, на новый год…, – невестка сняла траур, но одевалась в приглушенные тона. Меир помнил смуглую шею, с тонкой, золотой цепочкой, стройные плечи, черные, мягкие волосы, под шелковой береткой:

– Любовь моя, цвет зеленый. Прекрати, она вдова брата, а ты…, – он отпил кофе, не сводя глаз с ожерелья. За порогом забегаловки шумел рынок.

Думая о Деборе, Меир не поднял головы. Человек, которого в Испании он называл Красавчиком, быстро сделал несколько фотографий, маленькой, почти незаметной камерой: Петр бросил медь на лоток разносчика:

– Отлично. Посмотрим, куда мистер Горовиц меня приведет. Вернее, к кому…, – взяв стакан соленого кефира с мятой, Петр удобно устроился в полутемном углу рынка, не сводя глаз с американца.

На бархатной скатерти, над крохотной чашкой тонкого фарфора поднимался ароматный пар. Здесь подавали армянские сладости, пахлаву с грецким орехом, сушеные персики, тоже начиненные орехами, тонкие листы фруктовой пастилы. Слива оказалась терпкой, пряной, словно терновый соус, сваренный девчонками и Кларой, на кухне в Хэмпстеде. Миссис Майер рассмеялась: