Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть вторая. Том четвертый

– Почему союзники не бомбят Польшу, и Пенемюнде? Летом был налет на Кельн, другие города рейха тоже пострадали. Почему они не атакуют лагеря, или полигон фон Брауна? Мы передали все нужные сведения… – Марта понимала, почему:

– Всем нужны баллистические ракеты, и никому не нужны евреи… – горько подумала она:

– Глобочник может хоть всех евреев Польши уничтожить, никто и палец о палец не ударит. После войны союзники передерутся за фон Брауна и Гейзенберга, за машину Цузе и так называемые медицинские исследования, из лагерей… – Марта положила руку на крестик:

– Надо делать свое дело, приближать победу. Потом станет понятно, что случится. Одно ясно, с мамой мы больше никогда не встретимся… – она издалека заметила знакомую, лысую голову на уединенной скамейке, у канала. Присев рядом, Марта поставила между ними коробку с пирожными:

– Берите, святой отец. Свежие булочки, только из кондитерской… – за ними возвышался шпиль закрытой церкви. Легкий ветер гнал по Ландвер-каналу золотые листья. Небо было серым, низким. Марта решила:

– Летом покатаю Генриха на самолете. Пока не удалось, с его командировками. И малыша надо к воздуху приучать… – Бонхоффер смотрел на упрямый очерк подбородка. Темные, длинные ресницы девушки слегка дрожали:

– Все равно, – подумал пастор, – рождаются дети, даже в самые темные дни, даже в долине смертной тени… – у Марты в сумочке нашелся чистый носовой платок. Он вытер пальцы:

– Очень вкусные пирожные. Все просто… – пастор, отчего-то, вздохнул, – купель из церкви не вынесли. Приедете с графом Теодором на машине, после темноты… – свекор был крестным отцом ребенка, – и окрестим малыша, тоже Теодором, или Анной… – зеленые глаза взглянули на него. Марта улыбнулась:

– Теодором-Генрихом. Мой муж еще не знает, – она помолчала, – но мне кажется, что так лучше, святой отец. Я вам позвоню, из автомата, на аппарат в кафе… – Марта никогда не вела с виллы подозрительных разговоров. На квартире Бонхоффера, в Веддинге, телефона не было. Пастор договорился с хозяином кафе, на первом этаже дома, тоже христианином, сторонником запрещенной церкви. Марта пожала руку священнику: «Счастливого Рождества!».

Бонхоффер перекрестил узкую спину, в темной шубке. Она несла шляпку в руке, помахивая сумочкой. Волосы, покрытые каплями дождя, немного блестели. Она ступала легко, будто плывя над травой:

– Марта, услышав, что идет Иисус, пошла ему навстречу… – Бонхоффер поднялся. За церковью не наблюдали, ключи лежали у него в кармане. Он хотел помолиться о будущем ребенке:

– И о ней, и о Генрихе. Обо всей Германии. Господи, дай нам исцеление, избавь нас от морока этих лет… – тяжелая дверь церкви захлопнулась. Ветер взметнул над травой бронзовый, палый лист.

В общем вагоне поезда из Оберенхайма, подходившего к вокзалу Цоо, было тепло. Девушки расстегнули форменные, серо-зеленые шинели, сбросив их на деревянные сиденья. Многие учащиеся школы СС никогда не навещали столицу рейха. Они приникли к окнам, расспрашивая уроженок Берлина о зданиях, проносящихся мимо.

Экскурсию устроили, как рождественский подарок. Девушки, на каникулах, разъезжались к родным. Те, у кого не было семьи, оставались в Берлине. Группу селили в одном из домов общества «Лебенсборн», на окраине города.

В начале осени, курсантки успели навестить подобный дом в Эльзасе, где располагалась школа. Их познакомили с девушками, ожидающими детей, провели по аккуратным, чистым помещениям для младенцев. Главная медицинская сестра прочла лекцию, об уходе за младенцами. В Оберенхайме, кроме занятий по нацистской идеологии, физической подготовки, и технических дисциплин, преподавали кулинарию и домоводство.

Начальница школы, SS-Fuhrerin, ее светлость принцесса Ингеборга фон Шаумбург-Липпе, наставительно поднимала палец:

– Вы должны брать пример с образцовых арийских жен и матерей. Ваша работа на благо рейха только начинается, дорогие девушки. Замужество и рождение детей, есть истинное призвание любой женщины, верной дочери партии и фюрера… – ее светлость Ингеборга носила на лацкане форменного жакета золотой значок НСДАП. Она была родственницей обергруппенфюрера, принца цу Вальдека унд Пирмонта, руководителя СС в Касселе. Дети ее светлости Ингеборги выросли, начальнице школы было за сорок. Она ласково встретила Эмму фон Рабе:

– Очень хорошо, что ты, дорогая моя девочка, последовала примеру братьев. Твоя покойная матушка была бы рада, узнай она, что ты отдаешь свои силы работе на рейх и фюрера… – графиня Фредерика была связана с домом Шаумбург-Липпе, родственными узами.

Несмотря на хорошее отношение к ней начальницы, и аристократическое происхождение, Эмма старалась не выделяться среди товарок. Впрочем, в первом наборе в школу, почти все учащиеся происходили из семей офицеров СС. Многие знали друг друга, по конференциям Лиги Немецких Девушек, партийным съездам, где они маршировали со знаменами, и летним лагерям. В Оберенхайме школа размещалась в здании католического монастыря, закрытого после аннексии Эльзаса и Лотарингии. Девушки жили по несколько человек, занимая бывшие кельи. Партайгеноссе Ингеборга поддерживала строгую дисциплину. Девушек будили в шесть утра, на зарядку, уборку помещений, и утренний развод, во дворе монастыря. Дежурные по школе поднимали флаг СС. Ученицы пели «Хорста Весселя», отдавая нацистский салют, и строем шли в столовую.

На медицинской комиссии, при поступлении, врачи придирчиво измеряли рост кандидаток. Эмма окидывала взглядом столовую:

– Все высокие, светловолосые, голубоглазые, как на картине Циглера, – она горько усмехалась. Кандидаток обязывали предоставить рекомендации от офицеров СС, руководителей отделения Лиги Немецких Девушек, или нацисткой женской организации. Документы, как и у мужчин, проверяли до шестого, и седьмого колена. Девушки сдавали письменный экзамен, с диктантом, и сочинением, на темы нацистской идеологии. На устном испытании они отвечали на вопросы о «Майн Кампф», истории рейха и НСДАП.

Кроме того, все прошли спортивные испытания, бегая стометровку, отжимаясь и подтягиваясь.

Несмотря на возраст, и двоих детей, ее светлость Ингеборга щеголяла отменной фигурой. Начальница обгоняла на стометровке девушек, младше ее на два десятка лет:

– Наше здоровье принадлежит фюреру и рейху… – заявляла она, – умеренность в еде и отсутствие вредных привычек, вот ключ к долголетию… – курение и спиртное в Оберенхайме запрещали. Шкафчики девушек, и кельи обыскивали. Партайгеноссе Ингеборга поощряла доносы учащихся друг на друга. Им давали увольнительные, в город, но не позволяли выходить с территории школы в одиночестве: