Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть вторая. Том четвертый

– Никакого толка от увольнительных, – кисло подумала Эмма, – не спрятаться от любопытных глаз… – она рассказывала девушкам о западных пригородах Берлина, которые миновал поезд:

– Ничего, – бодро сказала себе Эмма, – осталось немного потерпеть. Два дня экскурсии, и нас распустят по домам. На вилле можно покурить, выпить вина, с папой и Генрихом… – она нежно улыбнулась:

– Марта не курит сейчас. Скоро дитя родится, я стану тетей… – в школе, кроме начальницы, ни у кого детей не было. Ученицы все оказались младше двадцати пяти лет. Замужней, вернее, вдовой, среди них была только фрейлейн Антония. Испанка поджимала губы:

– Подобное и браком назвать нельзя. Я жила, как в тюрьме, с коммунистическим варваром… – фрейлейн Антония поступила в школу по рекомендации абвера, военной разведки. Девушки предполагали, что после окончания курса, испанка возглавит обучение в одной из школ, готовящих агентов для работы на восточном фронте. Фрейлейн Антония отлично знала русский язык, бойко печатала на машинке, и стенографировала. Она быстро научилась работать на рации. Испанка, несколько раз, выступала перед девушками, рассказывая соученицам, об ужасах жизни в большевистской России. Абвер хотел, чтобы фрейлейн Антония вела работу среди русских военнопленных, женщин, содержащихся в концлагере Равенсбрюк:

– Скоро появится русская добровольческая армия, – уверенно сказала испанка, – в ней понадобится женское подразделение. Мы будем обучать медсестер, радистов, телефонисток… – их еще не возили на экскурсии в концентрационные лагеря. Многие девушки намеревались поступить в тамошнюю охрану, и получить на погоны мертвую голову.

Глядя в прозрачные, светло-голубые глаза фрейлейн Антонии, Эмма, почему-то, всегда ежилась. Испанка оказалась аккуратна и немногословна. Она отлично стреляла, и преуспевала на спортивной площадке. Эмма руководила школьным хором. Фрейлейн Антония солировала в песнях:

– У нее сопрано, как у Марты… – размышляла Эмма, – но у Марты голос более нежный. Антония вся, как гренадер, и поет резко. Хотя фигура у нее отличная… – растолстеть в школе было невозможно. Девушками разрешали сладкое раз в неделю, по воскресеньям, когда на десерт подавали простое печенье, приготовленное руками студенток. Фрау Ингеборга позволяла девушкам съесть только две штуки. Начальница ссылалась на статьи в женских журналах, где сахар называли губительным для здоровья.

Ученицам выдавали маленькую стипендию. В увольнительных девушки покупали конфеты, сладости присылали в передачах, из дома. Фрау Ингеборга безжалостно конфисковала все запрещенные вещи:

– Помните о солдатах на восточном фронте. Вы обойдетесь без шоколада. Подарки отправятся в окопы, на Волге… – каждую неделю, в большом зале училища, они паковали посылки для «Зимней помощи». На уроках домоводства девушки вышивали свастиками кисеты для табака, вязали шарфы и жилеты, для вермахта.

Граф Теодор присылал дочери деньги. Эмма купила в Оберенхайме пряжу. После занятий и вечерней поверки, она вязала подарки для племянника или племянницы. На шапочке, пинетках и кофточке не было свастик. Эмма вывязывала елки и оленей. Девушка, ласково, думала:

– Я тоже выйду замуж, обязательно. После победы, когда всю банду повесят. После победы Германия изменится. Я встречу человека, которого полюблю… – пока Эмме требовалось быть осторожной, и не вызывать подозрения соучениц, или фрау начальницы. Эмма рассчитывала после окончания курса вернуться на Принц-Альбрехтштрассе:

– Макс меня рекомендует, – она, незаметно, кривила губы, – меня допустят на закрытые совещания. Может быть, даже удастся устроиться в рейхсканцелярию, к ненормальному. С точки зрения будущего покушения, так даже лучше… – Эмма поддерживала Генриха. Ей тоже казалось, что стоит заговорщикам обезглавить рейх, и все вернется на круги своя:

– Просто морок, – она смотрела на соучениц, – они все помнят жизнь до Гитлера. Они были подростками, когда горел Рейхстаг. Они помнят, какую музыку передавали по радио. Они учились в одном классе с евреями, дружили с ними, играли вместе… – на идеологических занятиях им рассказывали об опасности связей с неполноценными расами:

– Какие евреи, – вздыхала Эмма, – в Германии их не осталось, как коммунистов. Люди либо уехали сами, либо их депортировали, либо они прячутся… – Марта говорила, что в Берлине есть агенты СССР:

– Однако я не знаю их имен, – замечала девушка:

– Конечно, было бы хорошо, если бы подполья объединились, но искать агентов СССР, большой риск… – граф Теодор покачал головой:

– Учитывая твои, как бы сказать, обстоятельства, риск еще больший. Не стоит, – подытожил граф.

Идеологические уроки и занятия по домоводству проводились после обеда. Утром девушки изучали технические дисциплины, и шли на спортивную площадку. Отбой в школе устраивали в девять вечера. После ужина девушкам давали два часа свободного времени. Они готовили домашние задания, слушали радио, или писали родным. По воскресеньям католичек отпускали к мессе, в Оберенхайм.

Аккуратно уложенные, белокурые волосы фрейлейн Антонии, сверкали золотом, под черной пилоткой:

– Она католичка, набожная. Хотя она из Испании. Исповедуется, причащается…

Эмма задумалась:

– Может быть, она тоже играет. Абвер ее, наизнанку вывернул, как говорится, но, может быть, она не просто так в плен сдалась… – Антония выдала СС местоположение партизанского отряда, где ее держали, как говорила девушка, в коммунистическом рабстве.

Эмма смотрела на знакомые дома Шарлоттенбурга:

– Я бы увидела, что-то, в ее глазах, как у Марты. Хотя она может быть полезна, папе и Генриху. Папа связан с абвером, тамошние офицеры поддерживают заговор. Антония может знать о настроениях людей в русском отделе… – Эмма наклонилась к соседке:

– Если хочешь, приходи к нам на рождественский обед. Познакомишься с моими братьями… – фрау Ингеборга всегда ставила Эмму в пример девушкам:

– Все три брата фрейлейн фон Рабе служат рейху и фюреру. Именно такой должна быть арийская семья… – Эмма добавила:

– Максимилиан может быть занят, но из Польши приезжают Генрих и Отто… – Тони скромно натянула на колени длинную, форменную юбку.

В школу СС ее направил абвер. После окончания курса Тони намеревалась добиться распределения в Аушвиц:

– Я найду Виллема и вытащу его из лагеря, – обещала себе девушка, – чего бы мне это ни стоило. Мы любим друг друга, у нас ребенок. Мы должны быть вместе… – она была уверена, что Воронов позаботится о мальчике:

– После войны мы приедем в СССР, заберем Уильяма, – говорила себе Тони, – если потребуется пристрелить Воронова, то я могу лично этим заняться. Человечество ничего не потеряет… – о Максиме она не думала. Тони предполагала, что он давно мертв: