Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть вторая. Том второй

– Предатель, он и есть предатель… – Монах засунул руки в карманы потрепанной, толстой шерсти куртки, – будь он хоть трижды еврей… – он издалека увидел взрослого и ребенка, под опорами моста. Амель не замерзал зимой. Гамен, сидя на камне, внимательно следил за темной водой. Доктор Лануа и Маргарита, ожидая Гольдберга, слепили маленького снеговика. Эмиль пообещал себе:

– Все, что угодно сделаешь, а малышку защитишь. И Элизу… – он успокаивал себя:

– Даже если Элиза заговорит, ничего страшного. Она не знает, где базы моих отрядов. И руководство Сопротивления она не знает. Да и я сам не всех знаю. Так безопаснее… – Эмиль был уверен, что передатчика больше не существует:

– Надо поставить в известность Брюссель, что точка потеряна. Пусть сообщают в Лондон. Надо отправить открытку в Берлин, предупредить, чтобы больше не слали в Льеж письма, пока мы не восстановим связь. Нужен новый радист… – Эмиль не собирался позволять Элизе, с детьми, оставаться в Бельгии:

– Если удастся ее из тюрьмы выручить, – угрюмо понял он, – мальчишек Звезды тоже в Льеж увезли. Но с ними Виллем, и документы у них надежные… – Маргарита, сначала, испуганно, спряталась за доктора Лануа. Девочка, робко, улыбнулась:

– Я вас помню, немножко. Вы доктор Эмиль… – теплая ладошка легла в его руку. Гольдберг, тоскливо, подумал:

– Элиза может потерять дитя. Бедная моя девочка, надо самому отправляться в Льеж, устроить нападение на тюрьму… – льежское гестапо сидело в бывшем здании монастыря францисканцев, на окраине города. После взрыва стены круглосуточно патрулировали. Гольдберг был готов сесть за руль грузовика и протаранить ворота, но ничего, кроме его собственной гибели и смерти его ребят, это бы не принесло.

– Никто мне не разрешит нападение… – в лесу Маргарита, зачарованно, сказала:

– Я слышала. Вы меня к Монаху ведете, он под землей живет… – Гольдберг, ласково, улыбнулся:

– Именно так. Погостишь у нас, а потом вернется мамочка… – он отчаянно хотел в это верить:

– Если Барбье привезет Элизу в Мон-Сен-Мартен, будет легче… – сказал себе Эмиль:

– Здесь все шахтеры нас поддержат… – он отправил рассыльных на три остальные шахты. Монах велел сегодняшней ночью никому и носа не высовывать в лес. Доктор Лануа сказал, что оберштурмбанфюрер фон Рабе забрал охрану из концлагеря. Эсэсовец намеревался обыскать горы, со сворой овчарок.

– Пусть обыскивает… – Гольдберг изучал план шахт компании. Ребята в инженерном управлении работали исправно. Партизанам передавали свежие чертежи, с новыми штольнями, и вентиляционными ходами, проложенными с начала войны. Вернувшись на шахту, Гольдберг послал паренька на ферму месье Верне. Утром старик вез курьера на телеге, до следующей станции, по льежской ветке. Эмиль подозревал, что вокзал в Мон-Сен-Мартене запечатают.

Маргарита поела вареной картошки, с квашеной капустой, Гамен получил кабанью косточку. Девочка с собакой дремали, устроившись на нарах.

– В общем, так… – Эмиль бросил барабанить по столу:

– На «Луизу» каждый день пять сотен человек пригоняют. Если мы вооружим, хотя бы каждого десятого, они перебьют охранников, обещаю. Их пять сотен, нас двести… – он помолчал, – людей у нас, конечно, меньше, чем эсэсовцев, но не настолько меньше. Шахтеры помогут. Главное, чтобы мадам Дельпи привезли обратно в Мон-Сен-Мартен… – ребята знали кто, на самом деле, работает на передатчике.

– Привезут, Монах… – поле долгого молчания заметил кто-то из бойцов, – они захотят поискать ее здешние связи. Будут копать, интересоваться, не управляла ли мадам Дельпи диверсиями, на шахтах. Привезут, не сегодня-завтра… – над столом повисло молчание. Боец откашлялся:

– Мадам Дельпи ничего не скажет, можно не бояться… – Гольдберг, невольно, поинтересовался: «Почему?»

Он смотрел в темные и светлые, одинаково упорные глаза. Наконец, кто-то, ответил:

– Арденнский Вепрь тоже бы не сказал, а мадам Дельпи его потомок. Надо подумать, как на «Луизу» попасть, через новые штольни… – в шахтах Гольдберг не разбирался. Он всегда говорил:

– Технику я оставляю специалистам. Я врач, зачем мне лезть в инженерные дела… – Маргарита спала без шапки.

Присев рядом, Гольдберг плотнее укрыл ее шинелью. Длинные, черные ресницы девочки слегка дрожали. Она спокойно, едва слышно дышала. Гамен свернулся в клубок. Эмиль видел только кончики ушей собаки:

– Звезда мне пела… – вспомнил Гольдберг, – колыбельную на ладино. О девочке, маленькой девочке. Чтобы она не знала ни горя, ни несчастий… – наклонившись, Эмиль коснулся губами наголо стриженой, в пятнах от зеленки, головы:

– Durme, durme, mi alma donzella

Durme, durme, sin ansia y dolor…

– Все будет хорошо, моя милая… – он взглянул на схему, что ребята успели начертить, на обороте инженерного плана.

– Рассказывайте, – Гольдберг налил в остатки кофе, на дне оловянной чашки, едва теплой воды. Отпив, он поморщился:

– Заодно пополним запасы провизии, после налета на комендатуру… – коротко усмехнулся Монах. Он стал внимательно слушать шахтеров.

Элиза помнила кабинет директора поселковой школы. Она училась во Флерюсе, в обители, но каникулы всегда проводила дома. Элиза навещала подруг, участвовала в школьных постановках и ходила в библиотеку.

Она сидела на обитом старой кожей диване, положив руки на колени. Тонкие запястья охватывали стальные наручники. У двери кабинета дежурили двое вооруженных эсэсовцев. Третий стоял у большого, выходящего на площадь окна. Звенели церковные колокола:

– Барбье распорядился, – устало подумала Элиза, – сейчас не время мессы… – утро оказалось ярким, морозным. На сером мраморе крыши храма блестел снежок. Она видела очертания колокольни, за спиной немецкого солдата:

– Боятся, что я из окна выброшусь. Мы на втором этаже… – она не хотела смотреть на мертвую голову, на фуражке эсэсовца. Элиза перевела глаза на большой, дубовый стол бывшего директора. На плохо написанной маслом картине, фюрер, с надменным лицом, в партийном, коричневом френче, стоял у большого глобуса. Раньше на стене висели портреты короля Альберта и королевы Елизаветы. Королева стала крестной матерью Элизы. Монархи дружили с де ла Марками:

– Папа воевал с его величеством… – Элиза слегка пошевелила руками, запястья болели, – а я родилась двенадцатого ноября, на следующий день после перемирия… – Элизу крестил его высокопреосвященство кардинал Мерсье, примас Бельгии, в Брюсселе, в соборе святого Михаила и Гудулы:

– Мама говорила… – вспомнила женщина, – кардинал, в проповеди, обещал, что наступит мир, родятся дети… – в льежской тюрьме Элизу поместили в одиночную камеру. Она молилась Богоматери и своей небесной покровительнице, праведной Елизавете. Распятие и четки, освященные покойным папой римским, у нее не забрали, но во встрече со священником отказали. Барбье, издевательски, заметил: