Нелли Шульман - Вельяминовы. За горизонт. Книга вторая

Насколько он видел, труп Золотарева оставался единственным на извилистой тропе, спускающейся в долину. Саша едва успел отклониться от просвистевшей мимо пули. От скалы отскочил кусочек камня, щека юноши заболела:

– Меня задело обломком, но это просто царапина… – когда он включил фонарик, на спине Золотарева никого не было:

– Что бы его не убило, оно сбежало, испугавшись выстрела. Но это был не волк… – Саше не хотелось о таком думать:

– Но кто стрелял? Пистолеты есть только у меня и Золотарева… – полыхнул луч второго фонарика. В беспощадном свете Саша увидел знакомое лицо. Он много раз изучал его фотографии:

– Он тогда был моложе, и без бороды, но это он, сомнений нет… – выхватив пистолет, Саша успел выстрелить первым. Мистер Холланд, как звал его товарищ Котов, рухнув на колени, упал на тело Золотарева. Саша беспомощно оглянулся:

– Нельзя, чтобы нас видели. Надеюсь, я его только ранил, я не имел права его убивать… – склонившись над британцем, взяв его руку, юноша с облегчением нашел пульс:

– Надо отыскать Машу, она может замерзнуть, заблудиться в лесу… – Саша напомнил себе, что долг перед страной важнее жизни Маши:

– Я остановил иностранного шпиона, теперь я должен дождаться коллег, из отряда с высоты 880. На рассвете они займутся зачисткой поля операции… – так, иносказательно, выражался товарищ Котов. Саше требовалось удостовериться, что мистер Холланд останется в живых:

– Кажется, рана не тяжелая, он приходит в себя… – британец пошевелился. Обыскав его, забрав оружие, Саша оттащил стонущего раненого с дороги. Раздев труп Золотарева, он обнаружил, что нижняя рубашка почти не выпачкана кровью:

– Отлично, на первое время хватит его перевязать… – легонько стукнув приходящего в себя Холланда по затылку, Саша занялся его раной в правом боку, поверх старого, сгладившегося шрама.

Ноги Маши, в шерстяных носках, проваливались в снег.

Ступни застыли, пальцы ломило тупой болью. Она брела, не разбирая дороги, опустив голову. По замерзшему лицу лились слезы. Схватившись за цепочку, она не выпускала чудом не слетевшие с шеи крестик и кольцо. Искусанные губы шевелились:

– Отче наш, иже если на небеси… Богородице, Дево, радуйся… – Маша повторяла знакомые слова, в надежде, что Господь ее услышит. Перед глазами вставало испачканное кровью, хищное лицо, оторванный язык, свешивающийся из белых зубов. Хрустели ломающиеся ребра Золотарева, в свете звезд блестело лезвие ножа. Маша сама не понимала, как ей удалось убежать:

– Воняло псиной, оно рычало, раздался выстрел… – девушку била дрожь, – оно спрыгнуло с трупа и унеслось. Я выбралась из-под тела, пошла наверх… – Маша смогла понять, что зверь вряд ли побежит в горы:

– Оно живет в лесу, в горах не спрячешься. Но это был не зверь… – тошнота подступила к горлу, она едва успела наклониться. Вдохнув кисло-сладкий запах рвоты, Маша сглотнула комок:

– Оно ушло, его можно не бояться. Я не хочу о нем думать… – краем глаза она видела огонь костра:

– Игорь разжег, с ребятами, – равнодушно поняла девушка, – в группе остались только раненые… – Маша отделалась синяками и ссадинами:

– Может быть, у Саши был пистолет, – решила она, – если он сопровождал поход от Комитета… – споткнувшись о труп, посреди тропинки, девушка обессиленно опустилась на колени:

– Я устала, так устала… – пронеслось в голове, – я устроюсь рядом, отдохну… – она не могла понять, кто перед ней. Мороз обжигал руки, Маша ощупала заледеневшее лицо человека:

– Кто-то из парней, но не Саша… – поземка вилась над исцарапанными щеками трупа, снег набивался в широко открытые, мертвые глаза:

– Если я останусь здесь, меня тоже заметет… – зубы Маши стучали, – я уверена, что все было не случайно. Нас намеренно отправили в поход, в горах испытывают новое оружие, ставят опыты над людьми… – она вспомнила угрюмое молчание, царившее прошлым вечером в палатке:

– Мы выпили чаю и развеселились, но потом всех охватила тоска. Люда ночью плакала, Золотарев начал ко мне приставать, ребята закричали, что идет лавина… – Маша поняла, что сход лавины тоже не был случайностью:

– Кем бы ни было существо, – она передернулась, – его подослали, чтобы избавиться от выживших в лавине. Нас хотят убить, эксперимент закончился… – внизу забился отчаянный крик:

– Больно, как больно! Убейте меня, убейте… – вокруг костра носилась пылающая факелом тень:

– Они замерзают, хотят согреться… – Маша заставила себя встать, – кто-то шагнул прямо в костер… – ей внезапно тоже стало жарко:

– Я читала, что так ведут себя люди, сходящие с ума от холода. Им хочется раздеться, сбросить одежду… – Маша кинула на снег испачканную куртку, рванула воротник кашемирового свитера. Рука не выпускала крестика и цепочки:

– Зоя держалась, за икону, не оставляла образ. Она, наверное, умерла, молится за нас, грешных, у престола Всевышнего. И матушка Матрона умерла… – о Матроне ей рассказывал Князев, – я хотела попросить папу и маму отвезти меня в Москву после окончания школы… – Маша надеялась, ускользнув из гостиницы, навестить могилу матушки. Сейчас Москва казалась ей такой же далекой, как вершина горы, куда брела Маша. Она не знала, зачем туда идет:

– То есть знаю, – поправила себя девушка, – к утру в долине не останется живых. Ребята умрут от холода и травм, а остальных убьют, чтобы мы не рассказали правды… – она была уверена, что чай в палатке заварили неспроста:

– Золотарев неспроста пошел с нами. Он всегда дежурил вместе с Сашей. Золотарев тоже был комитетчиком… – о Саше Гурвиче Маша думала с тяжелой ненавистью:

– Он лгал ребятам, притворялся, ломал комедию, и продолжает ее ломать. Он выжил, такие всегда выживают. Наверное, он сейчас у костра, следит, чтобы все умерли, убивает тех, кто может спастись… – Машу опять замутило:

– Нас обрекли на смерть, чтобы испытать новое оружие… – девушка подышала, – папа тоже этим занимается. Иван Григорьевич говорил, что родители мне вовсе не родители… – Маша обрадовалась:

– Очень хорошо. Я не хочу иметь с ними ничего общего, и ничего общего с этой страной… – она с отвращением вспомнила кумачовый лозунг на рюкзаке, – у Ивана Григорьевича не было документов, и у меня не будет. Я найду истинных христиан, присоединюсь к ним. Я никогда больше не вернусь в ту жизнь… – она подумала о приемной сестре:

– Ее родителей тоже могли убить, а она хочет стать физиком, чтобы создавать новые бомбы. Я не хочу становиться частью зла, – всхлипнула Маша, – обещаю, если выживу, я и шага не сделаю в сторону отца и матери. Мама могла написать анонимку, по которой арестовали матушку Веру. Отец управляет полигонами, где погибают невинные люди, как в самолете под Сталинградом. Я не останусь в стороне, не сделаю вид, что так и надо. Иисус не заповедовал лгать… – Маша понимала, что ей никто никогда не поверит: