Нелли Шульман - Вельяминовы. За горизонт. Книга вторая

– Если меня найдут комитетчики, меня пощадят из-за папы… – девушка остановилась, – но я проведу остаток жизни, окруженная ложью. Такого не случится. И вообще, мой настоящий отец, Волк, но где его искать…

Ступив вперед, Маша взмахнула замерзшими руками. Заледенелая нога попала в расселину между камнями. Она рухнула вниз, царапая лицо о снег. Замигал фонарик, кто-то уверенно, твердо подхватил ее. Рукав курки задрался, Маша замерла:

– Я видела татуировку малышкой, у парня в телефонной будке. Он угостил меня конфетой, мама была недовольна… – на запястье синели очертания головы волка. Он поднял Машу на ноги, девушка вдохнула запах гари и свежего снега. Рука девушки разжалась. В свете фонарика заискрилась бриллиантовая осыпь змейки, на цепочке рядом с крестом. Высокий мужчина бережно отряхнул с ее свитера снег:

– Погоди, – сказал он, по-русски, – тебе нужна куртка и шарф, я тебе замотаю ноги. Валенки искать нет времени… – Маша не успела опомниться, как он подхватил ее на руки:

– Так быстрее, – пробормотал незнакомец, – я донесу тебя до леса, устрою на ветках, в безопасности… – взглянув в голубые глаза, девушка едва слышно прошептала:

– Кто… кто вы… – теплые губы прижались к ее лбу:

– Я твой отец, – спокойно ответил он. Прижимая к себе дочь, Волк заторопился вниз.

Ревели моторы военного Ми-4, с алыми звездами на фюзеляже. Приникнув к иллюминатору, Эйтингон пытался разглядеть среди заснеженных склонов седловину безымянного перевала. Вертолет вылетел из Ивделя немедленно по получении радиограммы от отряда, базировавшегося на высоте 880. Наум Исаакович сам выдавал десантникам кодовые слова:

– Гости разъехались, началась уборка. У нас остался один друг, он плохо себя чувствует. Ему требуется врач… – в фюзеляже вертолета, с бойцами внутренних войск, сидело даже два доктора, спешно вызванных из ближайшей колонии, где держали Валленберга. Шведа, разумеется, оформили не под собственной фамилией:

– Железная маска, – весело подумал Наум Исаакович, – кроме номера, у него ничего за душой не осталось. Он может сколько угодно убеждать соседей по нарам, кто он такой. Все равно ему никто не поверит… – за почти пятнадцать лет тюрьмы и лагерей Валленберг стал неплохо объясняться по-русски, но из доносов стукачей следовало, что швед не распространяется о своем происхождении. В колонии его считали уроженцем Прибалтики, бандитом и буржуазным националистом. Эйтингон бросил взгляд в сторону врачей:

– Саломея сказала, что Валленберг в добром здравии, его медицинская карточка это подтверждает. Ему и пятидесяти не исполнилось, он крепкий мужик. Он проживет еще лет тридцать… – сам Наум Исаакович надеялся на еще два десятка лет:

– Я должен увидеть, как вырастут дети, – напомнил себе Эйтингон, – должен позаботиться о них в память о Розе… – он считал, что заслужил свой телефонный звонок:

– Шелепин мне не откажет… – похлопав себя по карманам дубленой куртки, он вытащил портсигар, – победителей не судят, что называется…

На востоке, за хвостом вертолета, разгорался неожиданно яркий рассвет. Стрелка на его часах подбиралась к семи утра. Радиограмма пришла в Ивдель чуть позже пяти:

– Они спустились в долину Ауспии, обнаружили тела, сделали так, чтобы еще живущие стали телами… – Эйтингон усмехнулся, – операция идет согласно намеченному плану…

Он был уверен, что гость расскажет и о судьбе остальных членов шпионского десанта, и о том, что произошло с отрядом, высаженным на плато Маньпупунер. Наум Исаакович отпил армянского коньяка из стальной фляги:

– Хотя понятно, что. Наши визитеры перестреляли ребят, словно куропаток на охоте в Шотландии… – он надеялся, что гостем стал либо его светлость, либо Ягненок:

– Волков, уголовник, нам бесполезен, – Эйтингон сдержал зевок, – нам нужны люди, обладающие государственными тайнами. С его светлостью получится изящно… – он прислонился к холодному металлу фюзеляжа, – думаю, что капитан Мендес обрадуется встрече с еще настоящим супругом… – капитан Мендес отбыла из Свердловска на юг:

– Она полетела в Москву, преподавать на закрытых курсах. Мы увидимся во внутренней тюрьме. Если нам в руки попался Ягненок, в работе с ним она тоже пригодится… – Эйтингон не сомневался, что допрашивать гостя поручат именно ему:

– Кроме меня, в Комитете не осталось людей с довоенным опытом, а тем более, работавших с Дзержинским. Не юнцам же передавать мистера Холланда или полковника Горовица…

Эйтингон искоса взглянул на охранников, устроившихся на лавке напротив. Он не посчитал нужным будить Шелепина в Москве, с просьбой о разрешении посетить перевал:

– Во-первых, нечего терять время, а, во-вторых, пока непонятно, кого именно из миссии подстрелили ребята. Надеюсь, что рана легкая, иначе все наши усилия впустую… – охранники с ним не спорили, но не сводили с него глаз:

– От сведений Принцессы об интернате нет никакого толка, – кисло подумал Наум Исаакович, – меня туда никто не пустит. Но знание, действительно, сила. Я поговорю с Сашей, он поможет… – радиограмма не сообщала о Принцессе или о студенте-первокурснике, Гуревиче. Вертолет снижался, Эйтингону заложило уши:

– Принцесса сдохла в тайге, туда ей и дорога, но Саша с Золотаревым должны были держаться в стороне от суматохи. Они забрали в схроне пистолеты, но не думаю, что кто-то из них подстрелил гостя. Не тот калибр, как говорится… – вокруг шасси закружились вихри снега, заскрипели камни. Подышав на стекло, Наум Исаакович увидел знакомую осанку парня:

– Он даже в ватнике и ушанке выглядит аристократом. Пять сотен лет достойных предков не скроешь. Голову он держит точно, как Горский. Хорошо, что с ним все в порядке… – спустившись по легкой лесенке, товарищ Котов пошел навстречу Саше Гурвичу.

Красногрудый снегирь прыгал по наметенному за ночь снегу. Густые кусты громоздились по берегу крохотного ручейка. Темная вода журчала по камням, поток скрывался за наваленным поперек течения, обледенелым буреломом. Утреннее небо было голубым, ярким. Маленький диск солнца висел над уходящим вдаль лесом.

Среди сосновых ветвей перекликались, порхали птицы. Рыжая лиса, высунувшись на поляну, повела носом. Зверек затаился, прижавшись к стволу дерева. Под сугробами могли прятаться мыши. Лиса не хотела отправляться дальше, не прислушавшись к заметным только ей звукам. Снегирь защебетал. Недовольно фыркнув, лиса исчезла в лесу. Все стихло, в чащу кустов доносился только звон ручейка.

Снегирь взлетел на ветку, осыпая снежинками свернувшуюся в клубочек девочку. Она заползла далеко от поляны. Из леса никак было не увидеть светлые, выпачканные волосы, измазанную грязью куртку. Она уткнула лицо в сгиб локтя, неслышно дыша. София ловила звуки леса, запахи, доносящиеся в укрытие: