Владимир Богораз - Чукотскіе разсказы [Старая орфография]

Уже третій мѣсяцъ грозный Духъ Заразы кочуетъ по большой тундрѣ, собирая съ оленныхъ людей человѣческія головы въ ясакъ. Никто не видѣлъ его лицомъ къ лицу, но говорятъ, что ночью, когда послѣдняя сноха, суетившаяся у костра, влѣзаетъ внутрь полога, онъ проѣзжаетъ мимо стойбищъ на своихъ длинноногихъ красношерстныхъ оленяхъ, ведя безконечный обозъ, нагруженный рухлядью; полозья его саней изъ красной мѣди; женщины ѣдутъ вмѣстѣ съ нимъ, слѣдя за упряжными оленями, захваченные пастухи гонятъ сзади безчисленныя красныя стада съ рогами быковъ, похожими на свѣтлое пламя; онъ похищаетъ молодыхъ дѣвушекъ, чтобы онѣ выколачивали снѣгъ изъ его пологовъ, онъ уводитъ молодыхъ крѣпкихъ мужчинъ, чтобы сдѣлать ихъ своими рабами, онъ подкрадывается ночью неслышно, какъ песецъ, и шатры жителей оставляетъ на ночлегѣ пустыми и вѣчно лишенными движенія, а безпризорное стадо уводитъ вмѣстѣ со своими стадами.

Никто не видѣлъ его лица, но люди называютъ его Хозяиномъ страны. Всѣ говорятъ, что онъ пришелъ съ запада. Еще съ прошлаго года Оленій Богъ посылалъ своимъ дѣтямъ дурныя предвѣщанія. Олени, убитые на жертву, падали раной внизъ; на жженной лопаткѣ изъ подъ нижняго края выходила зловѣщая черта, указывая путь Желающаго похитить ; по ночамъ кто-то съ шумомъ пролеталъ надъ верхушками шатровъ, убивая душу огня, тлѣвшую подъ пепломъ очага, подошвы шатровыхъ столбовъ примерзали къ землѣ и ихъ приходилось вырубать топоромъ. Но чары похитителя ослѣпили умъ оленныхъ жителей и они не понимали предвѣщаній. На этой новой землѣ, которую заняли ихъ отцы, перейдя великую рѣку, на встрѣчу вѣтру, дующему со стороны вечера, жилось такъ привольно [86] Чукчи перебрались на западную тундру не болѣе, какъ 40 лѣтъ тому назадъ. . Нетронутыя моховища представляли довольно простора для самыхъ многочисленныхъ стадъ, олени множились, какъ комары въ сырое лѣто. Пусть тунгусскіе сосѣди брали по двухлѣтку за каждый ножикъ, пусть русскіе гости убивали по молодой важенкѣ за четверть кирпича, по два выборныхъ быка за бутылку спирта, стада, все-таки «простирались по полямъ, какъ грязь», какъ будто изъ каждой линялой шерстинки вырастало по оленю. Всего было много на тундрѣ. Озера кипѣли рыбой, берега рѣчныхъ заводей чернѣли отъ помета ленныхъ гусей, песцы приходили на стойбище собирать крохи, какъ собаки. Комары и оводы боялись прохладной тундры, въ вѣчно влажной тинѣ копыта оленей не знали гніенія. Кочующія сани не перебирались черезъ хребты по узкимъ просѣкамъ, прорубленнымъ тяжелыми топорами; тундра была ровна, какъ столъ, и открыта, какъ океанъ, приносившій къ ея окраинѣ сплавной лѣсъ на топливо жителямъ.

Теперь нужно было отдать плату за всю эту щедрость. Не даромъ самые старые изъ тѣхъ, кто первый пришелъ на эту землю, хмурились, глядя на котлы, не вмѣщавшіе мясъ, и шатры, наполненные дѣтьми; не даромъ удивлялись они, что Хозяинъ пустынь такъ радушно принимаетъ гостей. Его просто не было дома, онъ гостилъ цѣлыхъ двадцать лѣтъ на дальнемъ западѣ въ царской землѣ, а теперь вернулся назадъ, чтобы собрать выкупъ. Блюстительницы очаговъ совершали ему возліяніе жертвенной похлебкой, хранители стадъ убивали черныхъ телятъ и бѣлыхъ важенокъ безъ одной отмѣтины, но онъ презиралъ мясо оленя, онъ питался душами маленькихъ дѣтей, похищенными во время сна, онъ упивался слезами осиротившихъ старухъ, онъ забиралъ стоявшихъ на мѣстѣ, и догонялъ убѣгавшихъ, стремясь превратить эту землю по прежнему въ пустыню. Уже десятки шатровъ стояли, лишенные людей, а онъ не чувствовалъ сытости. Шаманы бросали на его дорогу мясо, срѣзанное съ труповъ, чтобы заставить его перебраться къ сосѣдямъ, но ничто не помогало. Онъ кружился по тундрѣ, какъ волкъ среди разметаннаго стада, возвращался назадъ, посѣщалъ каждое глухое озеро и вездѣ собиралъ добычу.

На берегу озера, въ одномъ изъ малолюдныхъ угловъ тундры, лежало стойбище, пораженное заразой. Оно состояло изъ четырехъ шатровъ, вытянувшихся въ линію и съ перваго взгляда не представляло ничего примѣчательнаго. Сани, нагруженныя рухлядью, стояли кругомъ шатровъ въ обычномъ безпорядкѣ, груды оленьихъ шкуръ лежали на землѣ; два оленя бродили между санями, раскапывая копытами слежавшійся снѣгъ. Однако, вглядѣвшись поближе, можно было различить слѣды бѣдствія, посѣтившаго стойбище. Рухлядь на саняхъ и шкуры были покрыты толстымъ слоемъ инея, передъ дверьми шатра нигдѣ не горѣлъ огонь, изъ отверстій вверху не выходило дыма, свидѣтельствующаго о дѣятельности женщинъ, варящихъ пищу. Людей нигдѣ не было видно, они были внутри подъ завернутыми мѣховыми полами, столь же неподвижные и холодные, какъ мерзлый кусокъ сырого дерева, валявшійся поперекъ дороги.

Это было стойбище стараго Рультувіи и только три недѣли тому назадъ, на берегу р. Алазеи, имѣло болѣе тридцати обитателей, вмѣстѣ съ женщинами и дѣтьми. Оно состояло тогда изъ восьми шатровъ, но половина была растеряна на скорбномъ пути отъ Алазеи до Лебединаго озера.

Рультувія былъ одинъ изъ самыхъ богатыхъ владѣтелей стадъ, онъ имѣлъ двѣ жены, четыре сына и столько же зятьевъ. Его старшей женѣ внучки помогали мять кожу, а младшая въ первый разъ понесла жизнь въ утробѣ.

На головѣ его не было ни одного сѣдого волоса, онъ бралъ призы на скачкахъ и останавливалъ на арканѣ четырехлѣтняго быка, гоняющагося за важенками. Стада его истощали силу его пастуховъ и отъ зари до зари объѣдали моховище и уходили дальше.

Злой духъ настигъ Рультувію ночью и взялъ у него старшаго внука. Тогда Рультувія покочевалъ на востокъ, намѣреваясь укрыться на тотъ берегъ Колымы. Восемь разъ кочевалъ онъ отъ Алазеи и восемь головъ оставилъ по дорогѣ. Дѣти его, заболѣвая съ вечера, умирали къ утру; онъ покидалъ ихъ вмѣстѣ съ шатрами и уходилъ далѣе. Другіе мучились по нѣскольку дней и онъ увозилъ ихъ на саняхъ подъ шкурами, которыя покрывались инеемъ отъ дыханія больныхъ, промерзали отъ пота и примерзали къ перекладинамъ саней.

Въ отчаяніи онъ свернулъ въ сторону и покочевалъ на удачу, но черезъ три дня долженъ былъ остановиться на берегу этого озера, такъ какъ большая часть его домочадцевъ уже не могла стоять на ногахъ. Два младшихъ зятя сбѣжали вмѣстѣ съ женами. Остальные раздѣлили общую судьбу. Старая Рультына въ ту ночь, когда умеръ ея послѣдній сынъ, повѣсилась надъ собственнымъ очагомъ, чтобы осквернить его. Рультувія на утро только выглянулъ изъ полога, потомъ влѣзъ обратно, легъ къ стѣнѣ и не вставалъ больше. Теперь шатры были наполнены трупами, стадо разбрелось, Богъ знаетъ куда; только нѣсколько самыхъ ручныхъ оленей держались еще у стойбища. Огни потухли, въ жилищахъ не было жизни, а въ сумахъ пищи, такъ какъ въ послѣдніе дни ни у кого не было силъ, чтобы поймать и заколоть оленя.