Владимир Богораз - Собраніе сочиненій В. Г. Тана. Томъ шестой. За океаномъ [Старая орфография]

Дѣти помирились, благодаря уговорамъ старой служанки Даши, малорусской крестьянки, которая уѣхала съ семьей вмѣстѣ въ Америку.

Старикъ начинаетъ доставать подарки, привезенные изъ города. Дочери онъ привезъ резиновыя галоши, «чтобы ходить по окрестнымъ сугробамъ», прибавляетъ омъ съ неожиданной ироніей, женѣ пару шведскихъ перчатокъ — доить американскихъ коровъ.

— Даша, поди сюда! — заканчиваетъ онъ. — Я привезъ кое-что и для тебя. — Даша нерѣшительно принимаетъ протянутую коробочку и съ любопытствомъ открываетъ ее. Въ коробочкѣ большой золотой крестъ на серебряной цѣпочкѣ. Даша въ бурномъ восторгѣ схватываетъ крестъ и жадно прижимаетъ его къ губамъ.

— Вотъ еще выдумалъ! Очень нужно! — недовольно ворчитъ хозяйка на мужа.

— Молчи, старуха! — сурово возражаетъ старикъ. — Тебѣ не нужно, я тебѣ это не привезъ, дочерямъ не нужно, я имъ тоже не привезъ, а Дашѣ нужно, я ей это привезъ!

Въ залѣ опять раздался дружный залпъ рукоплесканій.

Вихницкій посмотрѣлъ съ удивленіемъ на эти плотные ряды человѣческихъ лицъ. Въ сердцѣ этихъ ремесленниковъ и торговцевъ, очевидно, были какія-то новыя черты, которыя прежде никогда не бросались ему въ глаза.

Пьеса продолжалась своимъ чередомъ.

— А что, Даша, — сказалъ хозяинъ старой служанкѣ, — теперь и у насъ Рождество, снѣгъ идетъ. Помнишь ту пѣсню, что у насъ бабы поютъ на Рождество?

Даша нѣсколько секундъ напрягаетъ свою память.

— Забула, баринъ! — наконецъ признается она, застѣнчиво улыбаясь.

Хозяинъ въ свою очередь напряженно морщитъ лобъ.

— А я вспомнилъ! — объявляетъ онъ съ торжествомъ.

— «Пришли мы, пришли къ ласковому пану», — затягиваетъ онъ.

— «Ласковаго пана не случилось дома, — дрожащимъ голосомъ подхватываетъ немедленно Даша. — Ой колядка, ой колядка, коляда, — колядонька!»

Электрическій трепетъ пробѣжалъ по залѣ. Двухтысячная толпа поднялась на ноги, какъ одинъ человѣкъ, вездѣ кричали, топали ногами, колотили палками о барьеръ.

— «А хозяинъ во дому, какъ Адамъ во раю», — пѣли на сценѣ.

— «А хозяйка во дому, словно пчелка во меду».

А въ разныхъ концахъ залы уже отбивали тактъ, подпѣвали, подсвистывали. «Ой колядка, ой колядка, коляда, — колядонька…»

Недоумѣніе Вихницкаго не проходило. «Кого же они собственно любятъ, эти зрители, — спрашивалъ онъ самъ себя, — кто они, русскіе или американцы?» И вдругъ въ его душѣ самъ собой возникъ отвѣтъ, что это не русскіе, не американцы, это просто люди съ человѣческимъ пониманіемъ и человѣческимъ чувствомъ, какое есть и у всѣхъ народовъ земли и составляетъ общее наслѣдство отъ прошлыхъ поколѣній.

Земля такъ мала и такъ однородно устроена. Всѣ люди похожи другъ на друга, какъ одна стая сельдей на другую. Всѣ они рождаются и умираютъ, работаютъ и любятъ, наслаждаются и страдаютъ совершенно одинаковымъ путемъ. Ихъ пороки и добродѣтели сходны до мельчайшихъ подробностей.

Различія между ними такъ же незначительны, какъ между мелкими горошинами, ссыпанными въ общую кучу. И неудивительно, что даже эти полудобровольные изгнанники, выброшенные изъ своей родной страны, какъ нелюбимые пасынки, окунувшись въ благосклонную атмосферу Америки, потеряли враждебность своихъ старыхъ чувствъ и получили способность сочувственно вспоминать даже тѣ стороны русской жизни, которыя нѣкогда были имъ наиболѣе чужды.

Раньше Вихницкій не былъ бы въ состояніи понять истину такого заключенія, но съ тѣхъ поръ, какъ онъ окончательно рѣшилъ покинуть Америку и мысленно сталъ дышать русской атмосферой, его мысли стали шире и чувства терпимѣе. Національная струя, которая окрѣпла въ его груди, дала ему возможность лучше понять и воплотить въ своей душѣ общечеловѣческую струю, ибо эта послѣдняя не существуетъ внѣ данныхъ народныхъ группъ и путь къ ея воплощенію лежитъ чрезъ національный элементъ.

Пьеса развивалась своимъ чередомъ. Неудачный фермеръ быстрыми шагами приближался къ разоренію, дѣти покинули его и одинъ за другимъ бѣжали въ Нью-Іоркъ. Наконецъ, даже жена, вмѣсто того чтобы доить коровъ въ шведскихъ перчаткахъ, рѣшила лучше щеголять ими въ городѣ.

Въ послѣдней сценѣ старикъ остается одинъ съ любимымъ внукомъ, осиротѣвшимъ отъ старшей дочери. Назавтра ферма будетъ продана съ публичнаго торга.

— Дѣдушка! — спрашиваетъ мальчикъ. — Зачѣмъ они хотятъ насъ выгнать изъ нашего дома? Знаешь что, дѣдушка? — Возьмемъ пистолеты и отобьемъ ихъ прочь!

— Что мы можемъ сдѣлать противъ цѣлой Америки? — грустно возражаетъ старикъ. — Ихъ много, у нихъ пистолеты лучше!

— Ну, такъ бросимъ имъ все, — рѣшаетъ мальчикъ, — а сами поѣдемъ въ Россію!

Старикъ разражается рыданіями.

— Что мы тамъ найдемъ? — вырвалось у него стономъ, — могилы, кучи камней, мертвое кладбище!

Публика опять въ неистовствѣ стала, топать ногами и вызывать актеровъ и автора. Пьеса задѣла живую струну въ сердцахъ большинства зрителей, которые переживали годъ за годомъ въ своемъ кварталѣ, какъ въ промежуткѣ между Старымъ и Новымъ свѣтомъ, и перестали сознавать, есть ли у нихъ родная земля.

Но для Вихницкаго слова эти прозвучали, какъ предзнаменованіе, напоминавшее о кладбищѣ на самомъ порогѣ его новой жизни. Потомъ онъ вспомнилъ, что даже маленькій Мишка оставилъ въ Россіи родныя могилы, подобно этому погибающему старику, но вся жизнь Мишки была впереди.

Онъ припомнилъ свои русскія книги и подумалъ, что Россія — молодая, полная жизни страна, и снова ободрился. Онъ чувствовалъ себя тоже молодымъ и сильнымъ и ощущалъ въ себѣ готовность отдать послѣднюю каплю крови за малоизвѣстную страну на востокѣ, которой онъ собирался возобновить свою сыновнюю клятву.

На другой, день съ утра начались выборы. Вихницкій провелъ утро, переходя изъ одного избирательнаго бюро въ другое и наблюдая за торопливой и дѣловитой подачей бюллетеней, которые безостановочно падали въ ящики, какъ капли безшумнаго дождя, внезапно пролившагося надъ городомъ. Это былъ его послѣдній день въ Америкѣ, и онъ полубезсознательно хотѣлъ унести съ собой впечатлѣніе американской толпы, взволнованной и огромной, празднующей осуществленіе права, которое составляетъ вѣнецъ ея политической жизни. Онъ зналъ, что нынѣ его жизнь будетъ проходить въ иныхъ условіяхъ, и ему было пріятно, что послѣднимъ изъ его американскихъ воспоминаній будетъ именно заключительный актъ великой политической драмы.

Подсчетъ начался послѣ полудня. Въ центральное бюро выборовъ, засѣдавшее въ ратушѣ, изъ многочисленныхъ округовъ города и штата все чаще и чаще приходили телеграммы, состоявшія изъ двухъ рядовъ цифръ, по одному для каждой изъ состязавшихся партій.

Интересъ минуты внезапно сосредоточился на борьбѣ изъ-за губернаторскаго мѣста между Колеромъ, кандидатомъ демократовъ, и Оделлемъ, кандидатомъ республиканцевъ, и на нѣсколько часовъ оттѣснилъ все остальное на задній планъ.