Владимир Богораз - Собраніе сочиненій В. Г. Тана. Томъ пятый. Американскіе разсказы [Старая орфография]

Въ одно изъ такихъ воскресеній я заглянулъ въ адресную книгу и отправился отыскивать православную церковь. Однако, какъ часто бываетъ за границей, попытка моя окончилась неудачей. Церковь была закрыта на все лѣто. Въ верхней части города строилась другая новая церковь, но никто не могъ сказать, когда именно она будетъ окончательно готова. Былъ первый день Троицы, и мнѣ непремѣнно хотѣлось посмотрѣть на православныхъ прихожанъ и послушать, какъ дьячокъ поетъ: Господи помилуй, Господи помилуй Господи поми-илуй!..

Я подумалъ немного и отправился въ сирійскую православную церковь, гдѣ служба совершалась правильно и безъ пропусковъ. Она помѣщалась въ западной части нижняго города, гдѣ сирійскіе арабы населяли двѣ мрачныя улицы, еще болѣе грязныя, чѣмъ гетто и китайскій кварталъ. Это была, быть можетъ, самая бѣдная церковь во всемъ Нью-Іоркѣ. Низкая зала, темная, какъ пещера, не имѣла даже двери и выходила лѣвой стороной прямо на узкую деревянную лѣстницу съ крутыми и скользкими ступеньками. Въ этомъ было своего рода удобство, ибо молящимся не доставало мѣста и, стоя на ступенькахъ лѣстницы, они могли очень удобно заглядывать въ церковь. Самые нижніе поднимались на цыпочки, и глаза ихъ, приходясь въ уровень съ поломъ, могли различать, по крайней мѣрѣ, ноги стоявшихъ внутри и видѣть ихъ движенія, когда они опускались на колѣни. Стать на колѣни на лѣстницѣ было невозможно. Площадкой выше женщина мыла бѣлье, и ручеекъ мыльной воды стекалъ внизъ со ступеньки на ступеньку. Благочестивые сирійцы довольствовались тѣмъ, что вмѣсто колѣнопреклоненій присѣдали на корточки, какъ куры, готовыя взлетѣть вверхъ. По временамъ жильцы верхнихъ этажей протискивались среди молящихся съ ковригами хлѣба или другими покупками въ рукахъ.

Иконы на стѣнахъ и надъ алтаремъ смотрѣли совсѣмъ какъ въ русской церкви. Многія имѣли русскія надписи и были куплены или пожертвованы въ Россіи. Два священника были въ парчевыхъ ризахъ, восковыя свѣчи горѣли въ углахъ и передъ алтаремъ, и черноглазый арабъ въ куцомъ пиджакѣ и модной клѣтчатой рубахѣ дѣловито размахивалъ кадиломъ, наполняя низкую комнату клубами ѣдко пахучаго дыма. Но гортанные звуки сирійскаго языка звучали странно и непривычно среди знакомой обстановки. Нестройные монотонно-крикливые напѣвы были далеки отъ торжественной важности русскаго православнаго пѣнія и скорѣе напоминали синагогу. Эти сирійскіе семиты, отстоявшіе отъ грековъ свой языкъ, а отъ турокъ вѣру, быть можетъ, унаслѣдовали эти напѣвы со временъ послѣдняго храма и не хотѣли замѣнять ихъ стройной музыкой новаго православія.

Церковь была биткомъ набита. Впереди тѣснились мужчины, старые и молодые, съ огромными носами, толстыми черными усами и большими, нѣсколько выпученными, боязливо масляными глазами. Было какъ-то странно видѣть эти характерныя восточныя головы, подпертыя, вмѣсто расшитаго архалука, огромными бѣлыми воротниками, съ накрахмаленнымъ галстухомъ, чинно повисшимъ внизъ. Женщины, такія же черныя и глазастыя, сидѣли сзади на стульяхъ; онѣ молились усердно и шумно, поминутно клали поклоны, размахивая зелеными перьями своихъ огромныхъ шляпъ, грудныя дѣти плакали, а съ улицы доносился грохотъ и скрежетъ поѣзда, пробѣгавшаго мимо по воздушной желѣзной дорогѣ.

На лѣвомъ клиросѣ стояла небольшая группа людей, совершенно отличнаго вида. Они были русы или бѣлокуры, и одежды ихъ, хотя безъ сомнѣнія сшитыя въ Нью-Іоркѣ, не имѣли американскаго вида и висѣли вокругъ ихъ тѣла знакомыми небрежными и несимметричными складками.

На одномъ были даже сапоги бураками. Ихъ было пять человѣкъ, но они пѣли гораздо лучше и дружнѣе сирійцевъ, и по временамъ ихъ напѣвъ, съ знакомыми русскими словами, возносился надъ толпой и заглушалъ ноющіе звуки сирійскаго хора, горловые возгласы дьякона и усердное жужжаніе молящихся.

Пробраться наверхъ и протѣсниться поближе къ клиросу было совершенно невозможно. Я терпѣливо простоялъ на лѣстницѣ, сколько могъ, потомъ вышелъ на улицу, дожидаясь конца богослуженія. Съ лѣвой стороны у церкви была цырюльня, съ правой открытая кофейня. Молодые люди, которымъ, вѣроятно, тоже не достало мѣста въ церкви, сидѣли за столиками и съ увлеченіемъ играли въ кости. Прямо подъ моими ногами изъ какого-то подземелья бородатый арабъ, черный, какъ жукъ, и вдобавокъ весь обсыпанный угольной пылью, тащилъ желѣзными когтями четвероугольную глыбу льда, такого блестящаго и плотнаго, что онъ какъ будто не таялъ даже на солнцѣ.

Толпа хлынула внизъ по лѣстницѣ и стала постепенно выбиваться изъ узкихъ желѣзныхъ дверей на улицу.

Я дождался пѣвцовъ бѣлокурой группы.

— Вы, должно быть, русскіе? — сказалъ я, останавливая одного изъ нихъ, который неторопливо проходилъ мимо, опустивъ голову внизъ.

— Ажежь! — словоохотливо отвѣтилъ онъ. — Русскіе були… — Это былъ маленькій, сухощавый человѣкъ съ унылыми глазами и длинными казацкими усами, одѣтый въ некрахмаленную рубашку и дешевую нанковую пару.

— А гдѣ другіе? — спросилъ я оглядываясь.

Они всѣ куда-то исчезли, какъ будто растаяли.

— Геть, геть! — отвѣтилъ собесѣдникъ. — До броварни побигли, у нихъ гардло зесхло.

Онъ говорилъ съ явнымъ хохлацкимъ акцентомъ, но на какомъ-то невозможномъ языкѣ, составленномъ изъ малорусскихъ, польскихъ и англійскихъ словъ.

Мы пошли рядомъ. Мой новый знакомецъ, по-видимому, никуда не торопился и какъ будто даже не имѣлъ опредѣленнаго мѣста, куда направить свои шаги.

— Та яжъ не тутешній! — объяснилъ онъ мнѣ.— Я майнеръ (рудокопъ) изъ Пенсильвеніи. Штрайкъ у насъ, нема гдѣ робить. Съ того люди и подались, кто куда.

— А зачѣмъ штрайкъ? — спросилъ я, желая узнать его мнѣніе.

— Атъ! — презрительно фыркнулъ онъ. — Хай вони сказятся!..

— Юніонъ звеливъ! — объяснилъ онъ, видя недоумѣніе на моемъ лицѣ, — то кто робитыметь, то люди кажуть: шкапъ .

Онъ говорилъ о той самой стачкѣ углекоповъ, изъ-за которой въ Нью-Іоркѣ собирались митинги на улицахъ.

Она охватила болѣе 200,000 рабочихъ и впервые поставила лицомъ къ лицу стройно организованный юніонъ и могущественный угольный трестъ. Между прочимъ, она чуть не заморозила безъ топлива всѣ большіе города восточныхъ штатовъ.

Загадочное слово «шкапъ» представляло русскую передѣлку характернаго американскаго словечка scab, паршивецъ , которымъ организованные рабочіе называютъ перебѣжчиковъ и пришельцевъ, перебивающихъ стачку.

Я предложилъ зайти въ «броварню», но спутникъ мой отказался наотрѣзъ.

— Хиба жъ пойдемъ до пиру, — предложилъ онъ съ своей стороны, — хай насъ витеръ обдува!..

Я сообразилъ, что пиръ означаетъ pier, одну изъ обширныхъ и прохладныхъ пристаней, которыми изобилуютъ набережныя огромнаго города. На этихъ пристаняхъ устроены буфеты, и по воскресеньямъ играетъ оркестръ, привлекая массу публики, не имѣющей возможности уѣзжать на загородныя гулянья.