Владимир Богораз - Собраніе сочиненій В. Г. Тана. Томъ девятый. Передвинутыя души, — Кругомъ Петербурга [Старая орфография]

Потомъ другого, третьяго: «Будетъ хашъ. Только вина захватимъ».

Вино въ Тифлисѣ дешевое.

Не довольствуясь этимъ, онъ разослалъ съ полдюжины пригласительныхъ записокъ. Къ двумъ часамъ Іованнесъ Большой съ пріятелями является домой. Жена съ ужасомъ смотритъ на нежданыхъ гостей. Потомъ раздаются звонки и являются другіе…

— Ну что ты смотришь? Давай хашъ.

— Какой хашъ? Я поставила въ котлѣ воду для стирки…

— Покойный католикосъ, Мкртычъ Хриміанъ шутилъ со мной, — разсказывалъ Туріанцъ. — Женѣ моей говорилъ: «Этотъ, навѣрное, не помнитъ, какъ зовутъ его дѣтей. Думаетъ, должно быть, что это лишнихъ одиннадцать стихотвореній». Покойный Мкртычъ любилъ армянскихъ поэтовъ…

И всѣ эти интеллигенты, люди довольно безбожнаго образа мыслей, стали наперерывъ хвалить и поминать добромъ покойнаго католикоса.

— У этого старца было великое сердце, — сказалъ Аріарани, — и душа демократа. Онъ былъ для насъ, какъ для васъ Левъ Толстой…

У Аріарани тоже шестеро дѣтей. Шавердовъ опять въ другомъ родѣ. Онъ холостой, безъ личныхъ интересовъ, маленькій, кроткій, очень упорный и крѣпкій, какъ сталь. Дѣйствіемъ такихъ людей совершилось возрожденіе армянскаго народа. Этотъ тихій человѣкъ не знаетъ, что такое опасность. Онъ постоянно странствуетъ. Во всѣхъ армянскихъ областяхъ поприще его дѣятельности: въ Закавказьѣ, и въ Турціи, и въ Персіи. Для дорійскихъ крестьянъ онъ является судьею и оракуломъ. Они перехватываютъ его на каждомъ перекресткѣ, уводятъ его въ сторону и совѣтуются съ нимъ о своихъ семейныхъ дѣлахъ.

Рубенъ Шавердовъ знаетъ множество старыхъ крестьянскихъ исторій этого края, то страшныхъ, то трогательныхъ, то смѣшныхъ. Вотъ онъ лежитъ у костра на спинѣ и долго смотритъ въ небо. Потомъ приподнимается и, опираясь на локоть, начинаетъ разсказывать:

— Видите эти огни на той сторонѣ ущелья?! Это Ахпатъ, армянское село, но помѣщики были грузины, князья Баратовы. Это случилось въ 1827 году Крестьянинъ Елизбаровъ не представилъ во-время буйволовъ для княжеской пашни. Тогда князь велѣлъ запречь его самого вмѣсто буйвола. Ночью собрался весь родъ Елизбаровыхъ. Это были гордые крестьяне. Ихъ было восемнадцать мужчинъ. Они рѣшили смыть оскорбленіе кровью. Ночью они ворвались въ княжескій домъ и перерѣзали весь родъ Баратовыхъ. Только одинъ младенецъ остался въ люлькѣ. Елизбаровскія жены выпросили ему пощаду, и старый Гиргоръ Елизбаровъ согласился, но сказалъ: «Вотъ я оставляю для васъ живого змѣеныша. Но изъ него вырастетъ змѣя, и она будетъ жалить весь нашъ родъ». Окончивъ свое дѣло, Елизбаровы сѣли на коней и съ женами и дѣтьми ушли черезъ горы въ Эривань, къ татарскому хану. Въ то время Эривань была подвластна персамъ. На слѣдующій годъ Россія объявила войну Персіи. Елизбаровы сначала сражались въ персидскихъ рядахъ, потомъ одинъ изъ нихъ оказалъ русскимъ услугу. Тогда елизбаровскій родъ получилъ охранную грамоту отъ генерала Паскевича и вернулся на родину въ Ахпатъ. Выросъ младенецъ Баратовъ и сталъ княземъ. Елизбаровы снова стали его крѣпостными. Такъ сбылось слово стараго Гиргора. Когда умиралъ Гиргоръ, — сто лѣтъ ему было безъ малаго, — онъ призвалъ къ себѣ своего старшаго сына и сказалъ ему: «Я слыхалъ — есть земли, въ которыхъ нѣтъ рабства. Быть можетъ, когда-нибудь въ нашей землѣ тоже не будетъ. Въ то время придите на мою могилу и крикните: „Гиргоръ, рабства не стало“. И кости мои услышатъ». Въ 1865 году, когда упало крѣпостное право, дѣти Елизбарова пришли на могилу Гиргора и плакали; зарѣзали барана, лили кровь и кричали: «Гиргоръ, рабства не стало».

Мы всѣ молчали. Только дымъ отъ костра поднялся кверху тонкимъ и чернымъ столбомъ. Костеръ разгорѣлся, брызнули искры, и стало свѣтлѣе. И горы подступили ближе, — широкія, темныя, крутыя, обрывистыя горы. Было тихо и немного душно. Ущелье было какъ широкій черный ящикъ, прикрытый сверху небомъ. И звѣзды на небѣ были, какъ свѣтлые гвозди на крышѣ.

Рубенъ Шавердовъ повернулся къ костру и сказалъ:

— Я выросъ въ такомъ ущельѣ. Въ то время люди зимою всѣ вечера проводили въ хлѣвахъ. Въ одномъ углу ребятишки и бабы. Сказочникъ придетъ, ударитъ въ мѣдныя струны и затянетъ былину. Въ другомъ углу буйволы. Они дышатъ и грѣютъ… Холодно зимой. Одинъ разъ я вышелъ на дворъ и говорю: «Отчего никто не положитъ крышу на эти горы? Былъ бы общій хлѣвъ и буйволы грѣли бы»…

Село Санаинъ лежитъ на высокой террасѣ подъ крутымъ склономъ, поросшимъ буками. Ночью, когда смотришь впередъ черезъ ущелье, верстъ за десять мелькаютъ огни селенія Ахпата. А налѣво, въ углу ущелья чуть мерцаютъ еще огни, — это селеніе Ворнакъ.

Эти села лежатъ по среднему ярусу горныхъ склоновъ. Кругомъ лѣпятся скудныя пашни, а вверху надъ лѣсами стелются сочные альпійскіе луга, гдѣ лѣтомъ пасутся овцы и пастухи живутъ въ палаткахъ, и женщины приготовляютъ кислое молоко — мадзунъ, овечій сыръ и масло.

Когда мы стали подходить къ селенію, насъ прежде всего встрѣтили стада. Сѣрый оселъ, кавказскій длинноухій соловей, поднялъ голову и затянулъ свою жалобу, громкую, отчаянную, меланхолическую, какъ будто ревъ парохода, смѣшанный съ крикомъ утопленника. Буйволы шли по тропинкѣ, низко уставивъ щирокорогія головы. И въ ущельѣ разсыпалось стадо свиней, мелкихъ, проворныхъ, очень похожихъ на дикаго горнаго вепря. Множество бѣлыхъ поросятъ, маленькихъ, быстрыхъ, сновали взадъ и впередъ, какъ бѣлыя мыши, и взапуски съ ними бѣгали быстроглазые ребятишки, босые, въ лохмотьяхъ.

Села эти полупастушескія. Пашни здѣсь скудныя, даютъ урожай самъ — три, самъ — четыре. Крестьяне сѣютъ рожь и полбу. Хлѣба едва хватаетъ на полгода. Люди живутъ скотомъ и платятъ подати отъ стадъ. Но несмотря на пышность альпійскихъ луговъ, весною безкормица. Крестьяне рубятъ огромные буки въ частныхъ — и даже въ казенныхъ лѣсахъ и подкармливаютъ скотъ древесными побѣгами. Впрочемъ, помимо того, лѣсъ дѣвать некуда. Нѣтъ дорогъ и нѣтъ вывоза.

Санаинъ и Ахнатъ это старинныя армянскія села.

Каждому болѣе тысячи лѣтъ. Въ томъ и другомъ селѣ есть старые монастыри IX вѣка.

Монастыри эти большіе, грузные, сложены изъ огромныхъ глыбъ сѣраго тесанаго камня.

У нихъ перекрестныя арки особаго армяно-грузинскаго стиля и башни тяжелой своеобразной красоты.

Кровли, вмѣсто черепицы, покрыты широкими каменными плитами. Куполы тоже каменные, выведены конусомъ.

Внизу расположены обширныя полуподземныя залы. Постройка такая прочная, что, несмотря на запустѣніе, стоитъ почти безъ поврежденія.

Кто строилъ эти храмы? Каждый изъ нихъ окруженъ могильными плитами. На одной стоитъ сокращенная помѣтка: Θκ, что означаетъ сокращенное Θκνορ — царь. А имя изгладилось.

На стѣнѣ Ахпатскаго храма высѣченъ барельефъ. Онъ представляетъ строителей храма, двухъ братьевъ, мѣстныхъ владѣтельныхъ князей армяно-грузинской династіи Багратидовъ. Одинъ изъ нихъ въ коронѣ, другой въ чалмѣ. Оба маленькіе, приземистые. Они возносятъ вверхъ платформу, на которой стоитъ модель храма, похожая на самоваръ.