Владимир Богораз - Собраніе сочиненій В. Г. Тана. Томъ девятый. Передвинутыя души, — Кругомъ Петербурга [Старая орфография]

Владѣлецъ въ это время устраивалъ раціональную разработку своихъ великолѣпныхъ лѣсовъ, сталъ проводить колесную дорогу, сдѣлалъ большія затраты, но послѣ этой исторіи махнулъ рукой и продалъ все имѣніе другому, армянскому нефтепромышленнику.

Крестьяне жаловались также и относительно лѣсовъ. Они говорили, что, когда строили желѣзную дорогу, всѣ отчуждаемые участки, въ томъ числѣ и крестьянскіе надѣльные, оказались помѣщичьими. Часть этихъ земель была подъ лѣсами. Помѣщику достались не только всѣ выкупныя деньги, но также прекрасныя орѣховыя деревья съ крестьянской земли.

У армянскихъ владѣльцевъ съ армянскими крестьянами отношенія вообще мягче. Но ахпатскіе крестьяне продолжаютъ жаловаться.

— Какъ намъ не жаловаться, — говорятъ крестьяне, — у насъ земли нѣтъ. Законный надѣлъ, по положенію 1866 года, былъ десять съ половиной десятинъ на дымъ. Но было также условіе, что если пашенъ не хватитъ, то крестьяне получаютъ, по соглашенію, половину помѣщичьей пахотной земли. Такъ мы получили по четыре десятины на дымъ. Подати платили подымно, записывались по три двора на одинъ дымъ. Теперь у насъ считается сорокъ дымовъ и сто-тридцать дворовъ. Теперь новыя пашни расчищены, но все помѣщичьи, а у насъ по полторы десятины на дворъ, даже по полдесятины у самыхъ многосемейныхъ. Да еще платимъ помѣщику отъ урожая четверть. Въ прошломъ году добились, понизили до шестой частя, а теперь опять на прежнее приходитъ…

Народный учитель тутъ же сдѣлалъ подсчетъ, что на долю крестьянина остается дохода: семь копеекъ въ день.

Седьмая часть всей земли Ахпата принадлежитъ монастырю. На этой землѣ сидятъ монастырскіе крестьяне. У нихъ нѣтъ надѣловъ. Они разверстываютъ между собою землю, по скольку придется. До революціи они тоже платили четверть урожая. Но съ тѣхъ поръ крестьянскіе платежи на всѣхъ церковныхъ земляхъ понизились до 1/6 и до 1/8. Такимъ образомъ, Ахпатскіе крестьяне платятъ не одинаково. Вдобавокъ, всѣ участки расположены черезполосно. Въ бытность мою въ Ахпатѣ помѣщикъ и монастырь затѣяли обмѣнъ участковъ для исправленія черезполосицы. Предстояло обмѣнять 18 десятинъ земли, на которыхъ сидѣли 12 дворовъ. Пріѣхалъ міровой посредникъ, русскій, недавно назначенный. Среди этихъ сложныхъ аграрныхъ отношеній онъ чувствовалъ себя какъ будто въ лѣсу. Монастырскіе крестьяне, видя, что ихъ участки переходятъ къ помѣщику, объявили себя хизанами. Хизаны — приселенцы на чужихъ земляхъ. Но съ 1891 года запрещено прибавлять имъ платежи. Помѣщичьи крестьяне въ свою очередь, переходя къ монастырю, стали требовать полный надѣлъ. Когда я уѣзжалъ, этотъ обмѣнъ еще не кончился.

Армянская церковь считается національной, однако отношенія между крестьянами и церковью въ это бурное время установились странныя. Часть духовенства сочувствуетъ преобразовательнымъ стремленіямъ, но старики жалуются: «Крестьяне бойкотируютъ церковь. Даже въ воскресенье некому свѣчки купить…»

Стали заводить новые гражданскіе браки. Вмѣсто того, чтобы платить благочинному за разрѣшеніе 10–15 рублей, какъ полагается здѣсь, новобрачные просто придутъ въ церковь, поцѣлуютъ крестъ и уйдутъ. Потомъ празднуютъ. Я уже не говорю о запустѣніи монастырей, которые имѣли прежде по нѣскольку сотъ монаховъ. Ахпатскій монастырь даже имѣлъ 800, а въ Санаинскомъ монастырѣ въ XIII вѣкѣ была схоластическая школа подъ руководствомъ ученаго монаха Григорія Магистра. Теперь отъ Магистра и его учениковъ остались только старыя могильныя плиты.

Я спросилъ армянскаго архіепископа: — Отчего запустѣли ваши монастыри?

Онъ покачалъ головой и сказалъ: — Увы, время мѣняется. У васъ есть въ Россіи Троицкая Лавра. Берегите ее, чтобы она тоже не опустѣла.

Только покойнаго католикоса, Мкртыча Хриміана, весь народъ и вся интеллигенція поминаетъ добрымъ словомъ.

Спутники мои наперерывъ говорили мнѣ: «У этого старца было великое сердце и душа демократа. Онъ былъ для насъ, какъ для васъ Левъ Толстой».

И самый безбожный изъ всѣхъ разсказывалъ съ умиленіемъ о своемъ посѣщеніи популярнаго патріарха: «Когда я вошелъ къ нему и увидѣлъ его старость, невольно всталъ на колѣни передъ его сѣдинами и взялъ его бѣлую тонкую руку и прижалъ къ устамъ».

Зато духовенство восхищается покойнымъ Хриміаномъ меньше мірянъ. Когда стали собирать на памятникъ Хриміану, иные іереи болѣе клерикальнаго направленія отказывались давать и говорили: «Онъ намъ разрушилъ наши древніе устои». Но въ дѣйствительности, напротивъ, Мкртычъ старался возстановить въ полной силѣ древній устой армянской церкви, народовластіе.

Пустые монастыри служатъ теперь, между прочимъ, заѣзжими домами для путниковъ. Каждый желающій можетъ прожить здѣсь три дня. Туземные путники вообще не прихотливы. Они странствуютъ верхомъ, а больше пѣшкомъ, ночуютъ на землѣ, подъ голову кладутъ «камень помягче», по мѣстной поговоркѣ. И, приходя въ монастырь, они спятъ въ оградѣ подъ открытымъ небомъ.

Мы тоже зашли въ монастырь и спали въ оградѣ на свѣжемъ сѣнѣ, среди старинныхъ могильныхъ плитъ. Полная луна заглядывала намъ въ лицо, и монастырское стадо вело противъ насъ правильный приступъ.

Стадо это составляется изъ доброхотныхъ пожертвованій. Крестьяне приносятъ ягнятъ, а ягнята потомъ вырастаютъ въ барановъ. Раньше бараны считались сотнями, теперь же ихъ было — увы! — только восемь. Эти бараны, должно быть, особенно любили пріѣзжихъ. Они бѣгали за нами повсюду, какъ будто собаки, во время обѣда входили въ трапезную, требуя подачки, а ночью сталкивали насъ съ мѣста рогами и безъ церемоніи выдергивали изъ-подъ насъ сѣно.

Хранителемъ Ахпатскаго монастыря былъ Вартапедъ Керопъ, фигура во вкусѣ Рабле. Онъ угощалъ насъ холоднымъ виномъ и кизилевой водкой, маслянистой, краснаго цвѣта. Намъ онъ наливалъ вина, но когда очередь доходила до его стакана, бутылка кончалась, и онъ поневолѣ доливалъ свой стаканъ водкой. Потомъ выпивалъ до-суха и крякалъ, и въ его сѣрыхъ глазахъ мелькали золотистыя искры.

Одинъ изъ моихъ спутниковъ разсказывалъ:

— «Въ 1906 году мы пріѣхали въ этотъ монастырь. Насъ было трое. Хранителемъ былъ въ то время Вартапедъ Рафаилъ. О, бойкій старикъ, его, весь округъ знаетъ, толстый, высокій, веселый. И вдругъ мы видимъ его въ полномъ уныніи! Что такое? „Соціалы“ рѣшили его бойкотировать. А село было за соціалъ-демократами. Отняли у него прислугу, постановили не продавать ему пищи и не приносить воды изъ колодца. Спрашиваемъ его: „За что?“ а онъ прямо не говоритъ, а только бормочетъ: „Проклятая баба, стрекотуха“…

Вина у него много, а хлѣбъ заплѣсневѣлый, и воды не хватаетъ. Фонтанъ далеко. Онъ самъ таскаетъ понемногу, да брюхо мѣшаетъ. Говоритъ: „Ради Бога, помирите какъ-нибудь“. Мы пошли, помирили, упросили. Они дали ему прислугу, только не прежнюю, другую, воды принесли и продали барашка. Обрадовался. Шашлыкъ жаритъ, самоваръ ставитъ, завтракъ, обѣдъ, а вино безъ конца. Бокалъ у него двухстаканный изъ пальмоваго дерева. Выпьетъ, скажетъ тостъ, пѣсню споетъ, подброситъ бокалъ вверхъ и поймаетъ на ладонь. Мы не успѣвали за нимъ. Анекдоты такіе разсказываетъ, что зачихаешь, какъ отъ крѣпкаго табаку.