Владимир Богораз - Собраніе сочиненій В. Г. Тана. Томъ девятый. Передвинутыя души, — Кругомъ Петербурга [Старая орфография]

У монастыря все свое, даже живописцы доморощенные.

Зато и картины аляповатыя. Въ пріемной у настоятеля виситъ картина: «Начало Новаго Аѳона». Можно разобрать только скалы, арбу и буйволовъ, а лица людскія расплылись, какъ пятна чернильныя.

Въ главномъ соборѣ стѣны бѣлыя и голыя, ничѣмъ не разрисованы. Только во всю стѣну стоитъ иконостасъ, яркій, массивный, густо позолоченный, словно отлитый изъ золота. Бѣлая известь и золото. Богато и холодно. Стиль эпохи Александра Третьяго. Лучше молиться снаружи, въ садахъ, между пальмами.

Мы ушли въ верхніе сады, а оттуда въ нижніе. Насъ провожалъ отецъ Адріанъ, въ клобукѣ и подъ мантіей. У него было блѣдное лицо, плавныя движенія, взглядъ смутный и мечтательный.

Онъ разсказывалъ тихимъ голосомъ будто себѣ самому, а не спутникамъ.

— «У насъ крестьянскій монастырь. Все люди простые, малограмотные. При электричествѣ монтерами бывшіе матросы, прежде на судахъ плавали, присматривались къ дѣлу.

Отецъ настоятель тоже изъ самыхъ простыхъ, костромской селянинъ, а посмотри-ка, — Господь умудрилъ его, онъ строитъ безъ архитектора, мосты проводитъ безъ инженера…

Мы стремимся работать собственными силами. У насъ въ саду — свои работники, въ виноградникѣ — свои.

Даже на скотномъ дворѣ все наше послушаніе».

Отецъ Адріанъ говорилъ о недавнемъ монашескомъ съѣздѣ.

— Отъ насъ ѣздилъ на съѣздъ отецъ Іеронъ.

Тамъ были наши и ихніе . Наши стояли за общежитный уставъ. Ихніе были согласны, но только хотѣли исключить великія лавры, откуда и идутъ всѣ доходы архіерейскіе. Но безъ лавръ какое будетъ правило…

Два дня отецъ Адріанъ былъ намъ вѣрнымъ спутникомъ, водилъ насъ въ гору на «Ласточкино гнѣздо», откуда открывается чудный видъ на Сухумскій мысъ и на море, показывалъ намъ финиковую пальму въ два обхвата толщиной и лимонное дерево, которое приноситъ двѣ тысячи плодовъ, — и медленно ронялъ отрывистыя фразы о монастырскихъ порядкахъ и объ отцѣ настоятелѣ:

— Этотъ человѣкъ два вѣка будетъ жить. Восемьдесятъ лѣтъ ему, каждое утро самъ на постройки бѣгаетъ… У насъ все ровное, — говорилъ отецъ Адріанъ. — Уставъ общежительный. Нѣтъ келейниковъ. Каждый самъ для себя носитъ и моетъ. Не то грязный ходи и бѣлье немытое…

Такъ говорилъ отецъ Адріанъ, восхваляя нестяжательность, а потомъ на разставаніи подставилъ руку лодочкой. Я, признаться, сконфузился, но тотчасъ опустилъ въ лодочку серебряный рубль. Отецъ Адріанъ тихо поклонился и пошелъ себѣ далѣе.

Вечеромъ въ монастырской гостиницѣ толстый прислужникъ, отецъ Малахія, далъ намъ посильное объясненіе:

— У насъ уставъ общежительный. Нѣтъ ни кружки, ни жалованья. Доходовъ не имѣемъ, развѣ какой благодѣтель дастъ полтинникъ или двугривенный. Монаху тоже надобно. Къ примѣру, сапоги даютъ изъ казны, монастырскіе, грубые. Такіе скрипучіе, Богъ ихъ знаетъ зачѣмъ. Чтобъ слыхали монаха издали. Если пожалѣютъ милостивцы, подадутъ, справляемъ сапоги легонькіе…

У толстаго прислужника былъ низкій лобъ и лицо унылое. Онъ много спалъ и говорилъ какъ будто спросонья, лѣнивымъ голосомъ и понуривъ голову…

— Куда пойдешь? Въ міру тоже живутъ разно. Господа хорошо, а бѣдные худо…

И взглядъ у него былъ потухшій, какъ у мертваго.

Въ монастырѣ три гостиницы, первая дворянская, для чистой публики, вторая для средней и третья для черняди. Пища повсюду постная и довольно скудная, въ двухъ послѣднихъ изъ трапезы; въ дворянской гостиницѣ для господъ прибавляютъ рыбное блюдо. Но свѣжей рыбы нѣтъ, рыба привозится соленая изъ Ленкорани, съ Каспійскаго моря, гдѣ у монастыря имѣются собственные промыслы.

— Вы бы сходили на скотный дворъ, — совѣтовали прислужники, — тамошній старецъ такой гостепріимчивый, какъ разъ молочкомъ угоститъ.

Отецъ настоятель давалъ намъ совѣты противоположные:

— Богъ въ постахъ. Что установлено апостолами и ихъ преемниками, того я не могу перемѣнить. Былъ генералъ значительный, пайщикъ русскаго пароходнаго общества, онъ пытался уговаривать: «Устройте отдѣльную гостинницу. Публикѣ будетъ удобнѣе». — «Пока живъ, — говорю, — не бывать этому. Здѣсь не міръ, здѣсь монастырь. Кто хочетъ поѣсть скоромнаго, пусть ѣдетъ къ князю въ Гагры. Мы монахи. У насъ княжество постное».

И, дѣйствительно, Новый Аѳонъ — постное княжество. Черный хлѣбъ, подсолнечное масло. Послѣ обѣда даже дамы икаютъ довольно невѣжливо.

— Въ первый день первой недѣли Великаго поста, — разсказываетъ отецъ Малахія, — ничего не вкушаемъ. Послѣ того дадутъ хлѣба кусочекъ, онъ покажется тебѣ слаще сахару…

Вмѣстѣ съ тѣмъ поражаетъ отчетливость, съ которою каждый монахъ помнитъ всѣ подробности своего еженедѣльнаго меню. Чуть зайдетъ разговоръ, и тотчасъ же начинается перечисленіе:

…А въ понедѣльникъ у насъ безъ масла, картофель въ коркѣ и огурцы соленые…

…А во вторникъ у насъ щи съ сухими грибами.

…А въ сырную недѣлю отягощеніе желудку: днемъ и вечеромъ всѣ трапезы полныя…

— Видѣли, небось, въ трапезной, — спрашивалъ отецъ Малахія, — каждому полагается кубокъ. Въ кубкѣ два стакана. Но только настоящее вино полагается іеромонахамъ, а рядовымъ монахамъ и послушникамъ пополамъ съ водою, лишь бы краснѣло…

Постники думаютъ о пищѣ, какъ бы не нарушить правило. Другіе все вымѣриваютъ и высчитываютъ, кому что полагается, чтобы никому не перешло даже на полкартошки лишняго. Не то бѣда, искушеніе, раздоръ.

— А въ больницѣ у насъ строго, — разсказывалъ отецъ Малахія. — Въ пятницу больному, хоть умри, молока не дадутъ.

Въ жизни моей я не слышалъ ни разу столько разговоровъ о пищѣ и о блюдахъ.

Бараки для рабочихъ помѣщаются дальше, по берегу. Прежде всего бросаются въ глаза крѣпкія желѣзныя рѣшетки. За рѣшетками виднѣются блѣдныя лица и рваныя одежды. Каюсь, съ перваго взгляда я подумалъ, что это ново-аѳонская тюрьма.

— Что вы, — сказалъ обиженно старшій монахъ. — Зачѣмъ намъ такая большая темница. А безъ рѣшетокъ нельзя. Къ намъ приходитъ пѣшая команда, наслѣдники Максима Горькаго, въ окна влѣзаютъ, другъ друга обворовываютъ.

Дѣйствительно, на побережьѣ наблюдается любопытное явленіе. Съ наступленіемъ осеннихъ холодовъ приходятъ съ сѣвера путники разнаго званія, безъ котомки и даже безъ обуви. Они шествуютъ пѣшкомъ, проходятъ къ Сухуму и Батуму, доходятъ до Тифлиса и даже до Баку, навстрѣчу каспійскимъ босякамъ. Помню, однажды въ Баку въ мазутной канавѣ я видѣлъ рабочаго. Онъ дѣйствовалъ лопатою, стоя по поясъ въ жирной грязи. Снизу на немъ ничего не было. А сверху, вмѣсто рубахи, были обрывки чернаго фрака и остатки цилиндра.

Рядомъ съ пѣшей командой работаютъ также богомольцы по обѣщанію для спасенія души. Всего набирается сотни двѣ и больше.