Владимир Богораз - Собраніе сочиненій В. Г. Тана. Томъ девятый. Передвинутыя души, — Кругомъ Петербурга [Старая орфография]

Въ это время изъ другого окна показалась вторая фигура, женская, тоже голая, въ чемъ мать родила. Ямщикъ плюнулъ:

— Уйдемъ лучше отсюда!

— Развѣ въ гостиницу заѣдемъ, — прибавилъ онъ послѣ долгаго раздумья.

— Да, да, въ гостиницу, — подхватили пассажиры.

Ямщикъ покачалъ головой.

— Ой, худо въ гостиницѣ, — сказалъ онъ загадочнымъ тономъ…

Въ гостиницѣ мы нашли комнаты, клоповъ и самоваръ, но ѣды не было. Впрочемъ, послѣ нѣкоторыхъ переговоровъ хозяинъ принесъ намъ полъ-краюхи хлѣба и пять яицъ.

— Больше яицъ нѣту во всей деревнѣ, — мрачно заявилъ онъ.

— Какъ нѣту?

— А вы что думаете? Здѣсь вамъ не Ростовъ, — сурово заявилъ хозяинъ.

Въ его глазахъ Ростовъ-на-Дону былъ высшимъ словомъ городской цивилизаціи.

— Дайте намъ поѣсть, — вопіяли пассажиры.

Хозяинъ посмотрѣлъ на насъ усталыми глазами.

— Паспортъ, — сказалъ онъ неожиданно.

— Какой паспортъ? Мы завтра уѣдемъ.

— Паспортъ, — повторилъ хозяинъ болѣе настойчиво. Онъ притащилъ огромную домовую книгу. На каждаго новаго человѣка полагалось по три листа записей.

— А завтра понесу уряднику въ прописку.

— Во всѣхъ домахъ, по всѣмъ поселкамъ заведены такія книги, — разсказывалъ хозяинъ, — кто ни заглянетъ — хотя бы нищій зашелъ или охотникъ ночевать попросился — штрафъ… А еще хотятъ завести адресные листки…

Кстати сказать, въ городѣ Новороссійскѣ дѣйствительно заведены адресные листки. Я захватилъ одинъ съ собою и пожертвую его въ полицейскій музей въ Петербургѣ. Въ немъ восемнадцать графъ, и надо ихъ записывать и вдоль, и поперекъ и даже вверхъ ногами. За листками надо ходить въ участокъ, и каждый листокъ стоитъ три копейки. Я ручаюсь, что цѣлое паспортное бюро не въ состояніи правильно заполнить всѣ эти графы. До сихъ поръ не было ни одного листка, написаннаго правильно. Но на оборотѣ стоитъ угроза: «Виновные въ неисполненіи подвергаются денежному штрафу до трехъ тысячъ рублей, или аресту до трехъ мѣсяцевъ…»

— Теперь еще ничего, — разсказывалъ хозяинъ. — Этотъ урядникъ не такой злой. Въ прошломъ году вотъ былъ урядникъ! Сидитъ подъ окномъ, караулитъ. Только дилижансъ на улицу, онъ сейчасъ шапку на голову, ружье на плечи и въ горы. Грекъ, напримѣръ, соберетъ паспорта, понесетъ.

— «Гдѣ урядникъ?» — «По дѣламъ службы ушелъ». — «Примите паспорта». А жена говоритъ: — «Моего дѣла нѣтъ. Приди, когда самъ будетъ». Черезъ часъ опять придетъ: — «Гдѣ урядникъ?» — «По дѣламъ службы ушелъ». Извѣстно, жена наученная, даже дѣти малыя, всѣ тоже наученныя. Грекъ непривычный плюнетъ и домой пойдетъ. А на утро, чѣмъ свѣтъ, урядникъ заявится. «Паспорта не прописаны? Протоколъ!» Или плати по таксѣ три четвертака за паспортъ. До чего дошло: греки стали выгонять пріѣзжихъ пассажировъ. «Ну васъ къ черту! Съ вами только безпокойство!» Когда приходятъ дилижансы, то прежде посмотрятъ: если урядникъ дома, тогда пускаютъ. А если ушелъ «по дѣламъ службы», — не пустятъ ни за что, хоть ночуй на улицѣ…

Такъ разсказывалъ хозяинъ гостиницы.

Все это кажется сказкой; но я могу назвать имена и даты. Мнѣ говорилъ одинъ почтенный дачевладѣлецъ, что какъ-то цѣлая компанія пріѣзжихъ до поздняго вечера не могли найти себѣ пристанища въ поселкѣ. Урядника не было дома, и никто не хотѣлъ рисковать протоколомъ и штрафомъ. «Я поручился, что штрафа не будетъ, — говоритъ разсказчикъ, — тогда пустили ихъ».

Прописка паспортовъ проникла въ самыя дикія ущелья Сѣвернаго Кавказа, со всѣми своими атрибутами: штрафами, протоколами, тюрьмой. Мнѣ горько жаловался одинъ молодой помѣщикъ, живущій совсѣмъ піонеромъ въ дикомъ ущельѣ, верстахъ въ двадцати отъ берега:

— Я живу въ глуши. Медвѣди заборы ломаютъ. Кабаны посѣвы вырываютъ. Двѣ зимы въ палаткѣ зимовалъ, вонъ какой ревматизмъ нажилъ; рабочіе временные, кочевые; пастухи полудикіе на верхнихъ пастбищахъ. И каждаго прописывай въ теченіе сутокъ. А до урядника ѣхать десять верстъ верхомъ. Весною рѣки разольются, совсѣмъ нѣтъ проѣзда. Что же вы думаете? Пять протоколовъ составили, оштрафовали меня на триста рублей и еще угрожаютъ…

Хозяинъ гостиницы долго работалъ перомъ.

— Много ли было пріѣзжихъ за этотъ сезонъ? — полюбопытствовалъ одинъ пассажиръ.

Хозяинъ покачалъ головой.

— Если бы Государственная Дума взяла во вниманіе и ассигновала миллі-онъ рублей…

Онъ протянулъ слово « миллі-онъ » довольно вкусно, но потомъ не докончилъ и махнулъ рукой. Мы даже сконфузились и поспѣшили перевести разговоръ на другую тему. Прекрасные дни Аранжуэца и сверхсмѣтныхъ ассигновокъ, увы, миновали почти безвозвратно…

Мы встали рано утромъ и пошли по деревнѣ искать себѣ пищи.

— Если хотите обѣдать, — совѣтовалъ намъ начальникъ почтовой конторы, — пойдите къ духанщику. А духанщикъ пойдетъ къ мяснику и съ вечера закажетъ часть баранины. Тогда на другой день можете имѣть шашлыкъ…

— Нельзя ли хоть фруктовъ, — спрашивали дамы, — орѣховъ что ли?

Красная Поляна славится грецкими орѣхами. Насъ стали водить изъ дома въ домъ и, наконецъ, подвели къ огромному орѣховому дереву, стоящему на площади.

— Вотъ орѣхи!

Дерево дѣйствительно было усыпано орѣхами.

— А какъ достать ихъ? — спрашивали дамы.

— Полѣзайте и нарвите, — невинно совѣтовали греки.

— Мы бы заплатили, — сказали пассажиры.

— Даромъ нарвите, — настаивали греки.

Основы натуральнаго хозяйства были, очевидно, еще въ полной силѣ. Даже стражникъ, стоявшій подъ деревомъ, поощрялъ нашихъ дамъ къ самодѣятельности:

— Это ничего, рвите; здѣсь денегъ не возьмутъ.

Но дерево было высокое и скользкое, какъ мачта.

День былъ пасмурный. Тяжелыя тучи лѣниво тащились взадъ и впередъ съ одной горы на другую, спускались внизъ и брызгали дождемъ. Но гдѣ-нибудь въ просвѣтѣ облаковъ вдругъ обнажался клочекъ голубого неба, и яркій солнечный лучъ круглымъ пятномъ перебѣгалъ съ вершины на вершину, прыгалъ, какъ золотой зайчикъ, и словно плясалъ на темнозеленыхъ склонахъ.

— Это все оттого, что вѣтру мало, — объясняли греки. — Зимою еще чуднѣе. Снѣгъ ложится, какъ перина. По три дня изъ дому не выходимъ. Потомъ выгоняемъ буйволовъ тропы топтать. Самыя узкія тропы. Если человѣкъ и буйволъ встрѣтятся, то разминуться негдѣ. Надо взлѣзать на голову буйволу и перелѣзать черезъ спину.

— Послѣ обѣда (впрочемъ, обѣда не было) небо немного прояснилось. Мы стали подниматься по тропинкѣ на гору. Миновали кокетливую дачу. Прошлымъ лѣтомъ ее построилъ гвардейскій офицеръ, и его молодая жена сама перетаскала вверхъ на собственныхъ плечахъ дранку для крыши.

На первомъ уступѣ мы остановились и посмотрѣли внизъ.

Картина была поразительная, рѣдкая даже на Кавказѣ. Прямо подъ нами, глубоко внизу лежала Красная Поляна, плоская и рѣзко очерченная, какъ днище ящика. Съ четырехъ сторонъ стояли зеленыя стѣны, и синее небо вверху было, какъ крыша. Все кругомъ было торжественно тихо. Горнымъ безвѣтреннымъ воздухомъ глубже и легче дышалось. Вся Красная Поляна была, какъ огромный санаторій, устроенный самою природой подъ открытымъ небомъ и совершенно безлюдный.