Владимир Федосеенко - После смерча

В сумерках Роман приехал домой. Быстро перенес из машины все продукты и только теперь рассмотрел, что дали ему на продпункте. Отложил несколько банок консервов, пачки концентратов, поделил сушеные яб­локи.

"А что подумает Надя,— неожиданно заволновался Роман,— когда он все это принесет ей? А ее родители? Ведь они даже не знакомы с ним. Еще, чего доброго, могут подумать, что он хочет задобрить их этими бан­ками да концентратами. Правда, такими продуктами теперь не разбрасываются, но кто знает, как могут рас­ценить незнакомые люди его добрые намерения". Было о чем задуматься.

А Надя извелась совсем в долгом ожидании Рома­на, ведь уехал, ничего не сказав. Даже в институте, на лекциях, думала о нем. Дома к каждому стуку в дверь чутко прислушивалась. Как прислушивались женщи­ны, мужья которых были на фронте — какую же весть сегодня принесет им почтальон? И когда Роман нако­нец пришел, Надя встретила его одновременно испу­ганными и счастливыми глазами.

Роман остановился на пороге и тоже испуганными глазами смотрел на Надю. Она лежала в кровати на высоко взбитой подушке, натянув к самому подбородку одеяло.

— Что с тобой? — спросил он.

— Не знаю, что-то неважно себя чувствую.

— Ничего особенного,— мать вышла из-за ширмы, острым взглядом смерила Романа с ног до головы.

— Познакомься, Роман, это моя мама.

Роман положил сверток на стул, снял мичманку и, наклонив голову, протянул руку:

— Роман.

— Ольга Павловна,— ответила она и предложила снять шинель.— Затосковала что-то моя дочка. Придет из института и сразу же в постель. Я уж подумала, не поссорились ли вы? Надя за это время вся изнервнича­лась. Сердится на всех, не разговаривает.

— Что вы, ваша Надя добрая, ссориться с ней про­сто невозможно.

— Мама, ну зачем вы! — с обидой в голосе прого­ворила Надя.— Почему никуда не хожу, почему лежу? Плохо себя чувствую, вот и лежу.

— Я знал, что Надя больна. Вот кое-что принес, возьмите, Ольга Павловна,— Роман протянул ей сверток.

Женщина усмехнулась и не без юмора заметила:

— А я думала, вы и у нас мину поставили.

— Какую мину? — не понял Роман.

— Да такую же, какой можно все окна в доме по­выбивать. Лейтенант нам все рассказал.

Мать положила сверток на стол и вышла.

— Ну, зачем ты принес? — недовольно поморщи­лась Надя.

Роман пододвинул стул к кровати и сел.

— Наденька, ты даже не догадаешься о том, что произошло у меня.

Она непонимающе смотрела на него, и он, больше не в силах молчать, рассказал ей о встрече с отцом, о том, что теперь сможет перейти на новую квартиру и заплатить за нее вперед.

Надя в действительности не болела, но все эти дни ей хотелось быть наедине с собой. Ей казалось, что Ро­ман колеблется в своих чувствах к ней. Не шла из го­ловы Роза, помощник прокурора. Достаточно было смежить веки, и Надя видела их вдвоем. А что, если она и вправду встретит их в клубе или на улице? Да лучше сквозь землю провалиться.

Она смотрелась, лежа в кровати, в зеркало и нахо­дила себя не такой уж привлекательной. Ах, Роман, Роман, зачем так глубоко ранил сердце! Надя решила больше с ним не встречаться. Но разве убежишь от своих чувств? Даже представить себя в обществе с дру­гим парнем не могла. А если Роман вдруг придет к ней, а ее не будет. Так хочется знать, о чем он думает. И какая-то неведомая сила приковывала ее к постели. Она ругала себя за слабоволие, спорила с собой, чув­ствовала в себе раздвоенность: то видела себя веселой, счастливой, влюбленной, то покинутой, несчастной — искала и не находила выхода.

Роман не знал, что происходит в душе у Нади. Но его непосредственность и правдивость делали свое, и, по мере того как он ей обо всем рассказывал, лицо Нади прояснилось, глаза ее засветились, она счастливо улыбнулась и, глядя на ширму, пальцем поманила Ро­мана ближе к себе. Он наклонился, Надя быстро поце­ловала его в щеку и легонько оттолкнула от себя. Ро­ман облегченно вздохнул. Прежнего отчуждения, воз­никшего между ними, как не бывало. Роман встал со стула и, как у себя дома, прошелся по комнате.

— А где же Вера?

— В институте, к занятиям готовится.

Возле входной двери за фанерной стенкой лежал Надин отец. Когда Роман еще только вошел и поздоро­вался, оттуда послышалось: "Добрый вечер". Но Ро­ман об отце ничего не спросил. Он подошел к Наде, на­клонился и поцеловал ее в теплую шею.

— Не надо, не надо,— Надя заслонила руками ли­цо.— Отвернись на минутку, я встану.

— Вот и хорошо,— рассмеялся Роман.— Раз-два-три!..

Надя надела платье и подошла к зеркалу. Она осталась довольна собой. На душе было легко, словно хоро­шенько выспалась после долгой бессонницы.

— Я провожу тебя,— сказала она, надевая пальто.

— Тебе, наверное, нельзя выходить на улицу?

— Можно, теперь все в порядке.

Надя спешила уйти из дому до прихода Веры. Сестра грозилась серьезно поговорить с Романом, сказать ему о том, что он непрошенным ворвался в жизнь ее еще "зеленой" сестры, которая из-за него вся извелась, даже заболела неизвестно чем.

До прихода Романа Надя соглашалась с тем, чтобы сестра поговорила с ним, ибо оправдывала любое сред­ство, лишь бы удержать его. Но сейчас все изменилось.

— Мне кажется, что теперь ты уже никуда так на­долго не исчезнешь.

— Если ты меня любишь, то так оно и будет.

— Сколько же я бессонных ночей провела. Каза­лось бы, веду себя, как обычно, а все, кто ни встретит, спрашивают, что случилось, здорова ли.

Сказав это, Надя поймала себя на мысли, высказан­ной более опытными девчатами: нельзя ни в коем случае признаваться парню в своих чувствах. А, соб­ственно, почему? Она этого еще окончательно не по­няла. Сказать Роману, что он ей безразличен? Нет, так сказать она не может. Роман самолюбив, сразу оби­дится. Ведь не каждому об этом можно сказать. Это не Сорокин. Тому сколько ни намекай, что не нравит­ся, все равно про свое долдонит.

Конечно, от любви до ненависти всего, как говорят, один шаг. Но ненависть должна явиться в ответ на определенное поведение и поступки. А Роман из тех людей, которых стоит только подтолкнуть, и он, что называется, в мгновение ока может оказаться за тыся­чу верст.

Наде казалось, что она не обладает той чудодейственной силой, которая бы могла удержать Романа. А он был счастлив, что снова вместе с ней. Иной раз поведение человека диктуется жизненными обстоятель­ствами. Но еще неизвестно, кому лучше, тому, кто це­ликом поддается им, или тому, кто таким обстоятель­ствам не подчиняется. В этом случае человеку трудно предвидеть. И только значительно позже, оглянувшись назад, он назовет все это своей судьбой. Мол, так и должно было случиться...

— Я ходила возле вашего техникума,— призналась Надя.— Думала, что случайно увижу директора.