Владимир Федосеенко - После смерча

— Со мной ей не бывает холодно,— резко ответил Роман.

— Вы обиделись за вашу девушку?

— Да. Говорить плохо о девушке, которую я люб­лю, значит обижать и меня.

— А я и хочу вас обидеть!

— Для вас, возможно, это и привычно. Но, простите, любая ваша колючая булавка будет для меня не более, чем комариный укус. Но не будем об этом, тем более за праздничным столом. Кстати, где вы живе­те? — после минутной паузы спросил Роман.

— Думаю, что проводить знакомую девушку домой — элементарно для культурного человека и спра­шивать об этом не обязательно. А живу я почти рядом с вами, так что вас это не затруднит.

— Это вы напрасно насчет элементарной культуры. С человеком, который мне по душе, я готов хоть на край света идти. Человек по природе своей самое орга­низованное и разумное существо. Надо только не обма­нывать себя и других и вести себя, как подсказывает тебе совесть, именно так будет хорошо для себя и для других.

— Вы считаете меня некультурной, поэтому я вам не нравлюсь? — как бы очнувшись, спросила Лиля.

— Вы и красивая и культурная...

— Так в чем же дело?

Роман рассмеялся:

— Вы хотите, чтобы я признался вам в любви? Ведь так? Но поймите, я люблю Надю и только ее, хоть она, как вы говорите, и холода боится, и дрожит всегда...

Лиля отвернулась, густо покраснела.

Столы вынесли в кухню. Петя взял баян, провел пальцами по клавишам. Роман сказал Федору, что У него побаливает голова и ему, пожалуй, лучше пойти домой.

— Ты за весь вечер и двух рюмок не выпил, только и делал, что говорил. Жаль, что я далеко от тебя сидел. В наше время, браток, надо уметь пользоваться мо­ментом.

Лиля подтвердила, что голова у Романа болит имен­но по этой причине. Федор, взяв Лилю и Романа под руки, повел их в кухню, где налил всем по рюмке вина.

— Сейчас в голове посветлеет, и от боли не оста­нется и следа.

— Ты, я смотрю, что-то частенько стал приклады­ваться,— заметил Роман.

— Что ты, что ты, надо мной знаешь какой кон­троль? Почти каждый вечер с Мариной по чарочке опрокидываем,— рассмеялся, довольный своей шуткой, Федор.

— И правда, в голове посветлело, даже Лиля кра­сивей стала.

— Тогда выпей еще,— засмеялась она.

— Боюсь.

— Боишься, что покажусь тебе очень красивой? Так ведь я такая и есть.

— Лилечка, повторяю, я люблю только Надю.

— Не серди меня, я ведь красивей ее. Федор, под­тверди.

— Я бы на месте Романа любил бы вас двоих.

— Может, и троих? — улыбнулся Роман.

— И троих.

— Вижу, в головах у вас действительно посветле­ло. Сколько в нашем техникуме парней! А пожени­лись — единицы. А ведь каждый мечтает встретить хо­рошую девушку, чтобы по сердцу была. Многие из них не ходят на вечера, потому что не в чем, даже ботинок нет, а если и есть, то такие, которые, как говорится, кайш просят. Ну, как же в таких штиблетах к Лиле под­ступиться.

— Такому, как ты, я бы сама купила.

— Если б у меня и не было, от девушки такой бы подарок не принял. Это до революции за приданое в жены брали, а потом то приданое мужу боком выходи­ло. Мне родители рассказывали про тогдашнюю жизнь.

— Значит, по-твоему, башмаков нет и любви не надо,— заметила Лиля.

— Все это временное явление. Ты уж меня, пожа­луйста, люби в тех ботинках, какие есть, и не предла­гай лучших. Думаю, что парни, которые приданое получают, жизнь себе изрядно портят. Не вечно же война будет. Победа наша не за горами, и тогда все будет по-иному...

— Потому ты и влюбился в Надю, что у нее ниче­го нет,— скривилась Лиля.

— У нее есть все, для меня она самая богатая.

— Да, Федор, в голове у него все равно не посвет­лело. Пойдем потанцуем, а он пусть вздыхает по своей Наде.

Лиля с Федором закружились в танце.

Роман уже во второй раз пригласил танцевать Раю. Когда танец кончился, он остался возле нее. Лиле это было неприятно, но тем не менее она сама подошла к нему.

— Ты даже и потанцевать со мной не решаешь­ся? — прищурила она свои черные глаза.

— Что ты, Лиля. Давайте лучше все вместе споем что-нибудь.

— А какая песня тебе больше нравится?

— Смотря где и когда. В строю — "Священная вой­на". А дома, само собой разумеется,— "Студенточка". Петя, сыграй "Студенточку".

Петя широко растянул меха баяна, и все запели: "Студенточка, заря вечерняя, под липою я ожидал тебя..."

У Лили голоса не было, она просто кричала. Когда кончили петь, Роман громко рассмеялся.

— Ну, друзья мои, если б моя бабушка услышала, как мы поем, то сказала бы, что это не иначе волки за горой жеребенка задрали.

Лиля, облизывая губы, смотрела по сторонам, слов­но искала, кто же это так плохо пел. Правду говорят, что люди без музыкального слуха не чувствуют этого. Роман, щадя самолюбие Лили, не сказал ей об этом.

В последние месяцы фашистские самолеты не дела­ли налетов на город. Скорее всего, они не могли про­рваться сюда, потому что на западе от города стоял мощный зенитный заслон, оттуда часто слышалась ско­рострельная пальба зенитных установок. Маскировка по-прежнему сохранялась. Ночью ни в одном окошке даже светлой щелочки не было видно.

От Федора Роман с Лилей возвращались вместе.

— Ты в этом доме живешь? — спросил Роман, ко­гда Лиля остановилась возле палисадника. Во дворе залаяла собака.

— Да, здесь, снимаю двадцатиметровую комна­ту — многозначительно ответила Лиля.

— Не многовато ли для одной?

— Иной раз бывает скучно.

— Это понятно. Одному в большой комнате всегда чего-то не хватает. А вот когда живешь в маленькой комнатушке, свыкаешься с тем, что тебя ограничива­ют стены, и тебе никто не нужен. А если и хочешь ко­го-либо увидеть или услышать, то только мысленно, в душе.

— Ты и такому положению нашел объяснение. За­чем же мысленно или в душе? Быть рядом — совсем иное дело.

— Многие еще студенты не имеют жилья. Я сам сколько месяцев жил там, где и учился. Сперва при­спосабливался на скамейках, а потом научился спать где-нибудь в углу, на полу, завернувшись в шинель. Взяла бы себе двух-трех девчонок, веселей бы было.

— Зачем они мне? В своей комнате что захочу, то и делаю, сама себе хозяйка.

— И парни приходят?

— Еще никто этого порога не переступал.

— Не разрешаешь?

— Нет таких, чтобы пригласить.

— Хорошо, я тебя познакомлю с парнем.

— Я таких знакомств не признаю. Сама должна увидеть, а уж потом...

— При случае покажу,— сказал на прощание Роман.

Не успела Лиля открыть калитку, как мимо нее прошмыгнула небольшая собачонка, зарычала и впилась зубами в ногу Романа.

Лиля закричала, и собака бросилась обратно во двор. Роман нагнулся, поднял штанину, по ноге сочилась струйка крови.

— Ай-яй-яй,— запричитала Лиля,— это все из-за меня. Я убью ее. Тебе больно?

— Да не очень, жаль только, что брюки порвала. Хорошо еще, что не с наружной стороны, заштопать можно и видно не будет.