Лев Кукуев - Море в ладонях

Утром Ершов, Робертс, Марина еще издали ощутили дыхание многоголосой стройки. Оно надвигалось объемно и зримо, пока не поглотило. Тысячи людей работали на строительных площадках. Сотни машин везли гравий, бетон, щебенку, крепежные материалы, песок, кирпич. Грохотали дизелями экскаваторы и бульдозеры. После строительства Бирюсинской и Северной ГЭС Ершов вновь видел силу, которая всегда восхищала его. Эта сила была в самих людях, в их молодости, в стремлении строить во имя мира. Далеко не фантаст и тот без труда мог представить себе, как на месте профилированных площадей скоро поднимутся ввысь корпуса, как преобразится панорама прибрежной тайги у Байнура.

И тут впервые, вопреки ранним своим убеждениям, Ершов почувствовал и другое: а что, если тысячи этих людей, требуя не мешать работать, правы? В воде по колено, в снегу по пояс они закладывали первые кварталы поселков. Делали баню в палатках, обедали всухомятку, простуживались зимой, исходили потом в летний зной… Что если эти люди правы?

Вот он стоит и видит, да и видит лишь часть их труда, и он восхищен. Там, за полоскою леса, в крытых сараях, лежит второй год оборудование, купленное на золото. Туда подведена железная дорога. Ведут ее и к промбазе, к заводу. На сотни километров к Бирюсинской ГЭС ушли по кручам, болотам, тайге стальные опоры ЛЭП. Построен бетонный завод… лесопильный… гаражи на сотни машин, механизмов, есть школы и бани, магазины и водокачки… Осталось воздвигнуть стены завода…

— Я никогда не видала такого! — сказала Марина Ершову. — В свое время мне очень хотелось тоже на стройку, пусть даже учить ребятишек английскому или французскому.

— Вам плохо живется? — спросил Ершов.

— Не знаю. С мамой не могла расстаться. А она и года не прожила после того, как я получила диплом. Болела очень.

Ершов подумал:

«Марина, Марина! Замуж, наверное, хочется?» — И тут же решил, что он несправедлив. Действительно, едут часто на стройку девчата, чья судьба не устроена, едут из мест, где мало парней… Но Марине нечего беспокоиться — она всегда найдет свое счастье. Когда-то и он «удрал» на Бирюсинскую ГЭС. И ему говорили, что он рехнулся. Людям невдомек, что труд литератора — прежде всего партийное дело, и не менее важное, чем заседать в райкоме или горисполкоме. Ушаков и тот удивился, когда узнал, что Ершов сидел уже в кресле министра. А что бы вспомнить Лациса, председателя Совета Министров Латвии, тот сделал при жизни немало, немало сделают его книги и после смерти…

За спиною фыркнул мотор и заглох. Ершов услышал приближающиеся голоса:

— Отсюда словно с командного пункта видно!

В человеке с узкими черными глазами и широкими скулами монгола Ершов узнал начальника стройки Головлева.

Головлев поздоровался, представил спутника:

— Наш новый главный инженер, Саленко Федор Матвеевич.

Саленко пожал всем руки и тут же углубился в чтение схемы привязки объектов к местности. Он что-то прикидывал, делал на схеме пометки… И Ершов понял мысли главного инженера: «Приезжают, лазают тут, а потом в газетах шумят…»

«Ну что ж, отчасти ты прав», — согласился Ершов.

Головлев был настроен более миролюбиво. Окинув взглядом высокую тощую фигуру австралийца, спросил:

— Вы впервые в наших местах?

— О, да! — охотно откликнулся Робертс.

— Нравится?

— Сибирь?.. Байнур?.. Прекрасно! У меня было представление о Сибири, как о безлюдном крае, крае без растительности. А здесь идеальные сочетания красок чистого синего моря, белых берез, темно-зеленых сосен, снежных вершин, создающих впечатляющий, незабываемый пейзаж. Пребывание в Сибири зачеркнуло все мои прежние представления о ней. Байнур со своей великолепной природой, девственными лесами, тальянскими альпами должен стать местом туризма людей различных возрастов и континентов. Я говорю так, потому что это тоже большая политика сегодняшнего дня. Сибирь — это наглядная пропаганда коммунистического завтра.

— Что ж, хорошо! Это вы правильно! — согласился Головлев. — Вы были на Бирюсинской ГЭС, в Солнечногорске, Бельске?

— Нет. Но я много слышал о них. Я еще буду там. Товарищ Ершов обещал мне это.

— Обязательно побывать надо. Все те города, комбинаты, заводы построила молодежь за какие-нибудь семь, десять лет.

— Да, да, — согласился Робертс, но голос его прозвучал с оттенком грусти. — Для вас много стало обычным, заурядным… А в моей стране такой писатель, как я, не может только писать. Он должен еще зарабатывать и на хлеб. Я докер, грузчик. Я сперва иду зарабатывать на жизнь, потом пишу. Я хотел бы поработать вот здесь, среди вашей молодежи, простым рабочим. Я днем бы работал, а ночью писал. Мне трудно решить, что богаче в Сибири: недра ее или сердца сибиряков?!

Головлев весело рассмеялся:

— И то и другое на весах не прикинешь!

— Да! — согласился Робертс.

— А теперь мы решили дополнить пейзаж природный пейзажем индустриальным.

— Я понимаю, — сказал озабоченно Робертс, — но я человек въедливый. Я не хочу походить на джина, который сперва забрался в сосуд, а потом столетиями думал, как оттуда выбраться. Теперь для меня само слово Байнур — сочетание необычных явлений природы. Я много слышал уже о Байнуре, читал, стал его поклонником и не хочу, чтобы ему вогнали нож в спину.

— Не вгоним, — буркнул Саленко. Он явно спешил к своим заботам, делам.

Марина не перевела. Сделала вид, что слова главного инженера не имеют никакого отношения к разговору, который ведется.

Головлев произнес, как клятву:

— Вогнать нож в Байнур — значит, вогнать его и в себя… Ну, извините, у нас дела. Приезжайте годика через два. Рад буду встретиться…

Когда подъезжали к Бирюсинску, Робертс вспомнил о прерванном разговоре:

— А молодежи вы все же мало даете. На несколько тысяч человек один захудалый клуб. На патриотизме выезжаете.

— Не забудьте поворот, — сказал Ершов шоферу, и машина помчалась к плотине Бирюсинской ГЭС. Австралиец опять встал в позу обвинителя, опять нападал.

— Новое поколение должно иметь больше благ, чем наше…

— Мой дом — моя крепость! Так говорят англичане? — спросил Ершов Робертса. — Ну, а в каждом приличном доме, кроме самого необходимого, желательно иметь гостиную, столовую, спальни, кабинеты, веранду летнюю, веранду зимнюю, пусть небольшой, но зал для танцев, площадку для гольфа, бассейн для купания… В большом многомиллионном доме приходится думать не по-английски, не о маленьком собственном мире…

Ершов умышленно выдержал паузу, заговорил о другом:

— Плотина, по которой мы едем, равна двум километрам. Она отсыпная. В середине в два ряда вбит стальной шпунт. Между рядами, для уплотнения, глина. Остальное отсыпано гравием. Впервые в строительстве гидростанций применен такой способ и не где-нибудь, а у нас — в Сибири. Не было на плотине и трамбующих механизмов. Их заменили самосвалы грузоподъемностью в двадцать пять тонн. Вот вам экономический эффект. А сейчас мы едем над зданием ГЭС, оно под нами…