Лев Кукуев - Море в ладонях

Робертса прежде всего поразил машинный зал. Огромный, высокий, светлый — словно Георгиевский — весь в белой плитке и мраморе. Там память героям войн, здесь память героям труда. Здесь творилось нечто торжественное, величественное. Вокруг ни души… Натуженное гудение машин, покрытых ослепительной белой эмалью. Мощность каждой — сотни тысяч киловатт…

Спустились в колодец одного из генераторов. В три обхвата стальная вертикальная ось, над головой гигантский, крутящийся ротор. От ветра в колодце треплет волосы. А еще ниже — лопасти генератора и ревущий поток Бирюсы. Туда не попасть. Там адская сила вращает турбины.

Поразил Робертса своей кажущейся простотой и пульт управления станции. Десяток приборных щитов, четыре стола, четыре кресла, четыре человека, которые управляют всей гидростанцией.

— Вы кто? — спросил Робертс молодого человека в черном костюме и белой сорочке.

— Старший инженер.

— Уже старший?

— Вот кандидатскую защитит, и подымай выше! — подсказал второй молодой человек.

— Да?! Спасибо! Большое спасибо! — пожал руку Робертс.

Когда поднимались из машинного зала, лифт вдруг остановился на полпути.

Прикрыли плотнее двери, нажали кнопку «подъем» — ни с места. Инженер снял трубку телефона, кому-то позвонил. Минуты через две лифт тронулся.

Уже в машине Робертс не вытерпел. Заговорил он с болью, негодованием:

— У вас, у русских, всегда так! Строите чудо-электростанции, возводите в непроходимой тайге города и заводы, взлетаете первыми в космос!.. Но мелочи вас заедают. Мелочи! Привыкли вы к ним. Смирились!

Шофер хотел повернуть влево, чтоб въехать в город тем же путем, каким из него выезжали, но Ершов подсказал:

— По главному магистральному кольцу, пожалуйста.

Вскоре машина их вынесла к академгородку.

— Остановите, — попросил Ершов, и первым вышел из машины, дождался, когда выйдут Робертс и Марина:

— Здесь заложен научный центр нашего края. Шесть исследовательских институтов уже переехали в свой городок. Скоро переедут еще двенадцать. А всего будет… Трудно сейчас говорить…

Остановил Ершов машину и в студгородке:

— В одном Бирюсинске сорок тысяч студентов, а это уже не так мало для бывшей каторги…

Говорить он старался спокойно, нераздраженно, но это плохо ему удавалось.

— В этих пяти корпусах политехнический институт. В тех двух — железнодорожного транспорта. Ниже, по склону, общежитие института народного хозяйства. Сейчас в городе десять институтов и университет… Вот и судите, что строить вперед — этот студенческий городок с парком и стадионом, с плавательным бассейном и студенческими столовыми — или тратить народные деньги на клубы, кафе, рестораны?!

Робертс смотрел вдоль Молодежного проспекта в сторону Бирюсы, где за рекой был древний сибирский город. Он молчал. Он о чем-то мучительно думал.

Джим Робертс и мистер Кларк с супругой улетали одним самолетом. Вот почему за час до отлета в малом зале Интуриста оказались не только отлетающие, но и Ершов, Марина, Таня и Дробов. Сидели за двумя сдвинутыми столиками. Ершов рассказывал:

— И снова закинул в Байнур свои сети поэт. Вытащил — нет в сетях ничего. Закинул в третий раз. Смотрит, а в сеть не простая, а золотая рыбка попалась. Обрадовался рыбак удаче, да только рыбка и говорит ему человеческим голосом: «Не губи меня, добрый молодец, отпусти в сине море. Любую службу тебе сослужу. Проси, что хочешь, исполню!»

Подумал, подумал поэт и говорит рыбке: «Плыви себе с богом, золотая рыбка. Ничего мне не надо. Квартира у меня трехкомнатная. Пианино и холодильник есть. Телевизор и стиральную машину купил жене еще в прошлом году… Плыви!»

Пришел он домой, рассказал обо всем жене. Рассердилась жена, ногами затопала. Дурачиной и простофилей его назвала. Удивился поэт и спрашивает: «Чего тебе надобно, милая?» Отвечает жена: «Ничего мне не надо! А вот для себя ты не мог попросить таланта?!»

Всех громче смеялся Кларк. Джейн не спускала восхищенных глаз с Ершова и аплодировала ему. Этот веселый мужчина положительно нравился ей.

— Где вы прятал себя, мистер Ершов? — спросила она не без явного сожаления.

Мистер Кларк не обращал на поведение супруги никакого внимания. Когда-то купил любовь этой женщины, и деньгами удерживал Джейн до сих пор. Но деньги бывали противны даже ему.

Ершов ответил американке:

— Золотую рыбку ловил в Байнуре.

— О-о-о! — воскликнула Джейн, понимая его по-своему.

Все вновь рассмеялись.

Робертс быстро заговорил с Мариной, грозя указательным пальцем в сторону рассказчика. Марина перевела:

— Вы хитрец, Виктор Николаевич! Кормите нас анекдотами. А где обещанная с автографом книга?

Ершов артистически схватился за голову:

— Будет! Сейчас будет!

Он бросился к двери. Книжный киоск находился внизу, в вестибюле.

— И нам! — кричала вслед Джейн.

Кларк взял Дробова под руку, потянул к буфетной стойке.

— Люблю русский посошок на дорога…

Они заказали по рюмке водки.

— Вы любийт Таня! Это говорил мой Джейн. Я будущий год приезжай — вы муж и жена. Так, мистер Дробофф?

— Боюсь, мистер Кларк, что так не получится. Не любит Таня меня. Она молода, красива, а у меня седин в голове не счесть.

— Вы русский все хотел осложняйт. Любовь — это второй привычка.

— Нет, мистер Кларк, с вами не соглашусь.

— Как знайт, как знайт!

Ершов принес пачку книг, но подписал только Робертсу и супругам Кларк.

— Остальным будет вручено позже, — объявил он.

— А почему? — потребовала объяснение Марина и шутливо нахмурилась. Она не потерпит несправедливости.

— Да потому, что прямо отсюда все едут ко мне!

По просьбе Робертса Марина перевела автограф:

«Коллеге по перу, с чувством глубокого уважения к его таланту, в ожидании от него новой книги, с надеждой увидеть в ней истинных сибиряков глазами австралийского друга!»

Второй автограф гласил:

«Супругам Кларк. Приезжайте друзьями. Такие поездки лучше разных официальных, служебных и деловых!»

Кларк даже воскликнул:

— Вы и здесь, мистер Ершов, политик!

— А вы? — спросил Виктор Николаевич.

— Я деловой человек, — прибег к своей старой афише Кларк.

— А я-то, грешный, считал, что политика и диктуется в вашей стране такими деловыми людьми, как вы.

— О-о-о?! С вами, как мистером Дробофф, опасно спорить. Сдаюсь, сдаюсь.

Джейн взвесила на руке роман Ершова и с чисто женским любопытством спросила:

— Вы очень богат, мистер Ершов?

— Да! — ответил тот, не моргая.

— Какой ваш капитал?

— Двести тридцать миллионов!

— О, колоссаль!

— Да, да! Двести тридцать миллионов, которые работают на меня и на которых работаю я.