Лев Кукуев - Море в ладонях

— Папа! К нам тетя Марина пришла!

— Веди, веди, Катюша, ее сюда! — донесся сочный баритон Виктора Николаевича.

И Марина невольно подумала: «Подвернулась нога, вот и не может с постели встать».

Она вошла и стала оправдываться:

— Машину увидела, санитарную…

И сразу же поняла: Ершов рад ее появлению. К уголкам его глаз сбежались добрые лучики.

— И пришли очень кстати, — сказал он ей: — Мучаюсь со словарем… Немецкий учил, а статья на английском.

Она смотрела с укором:

— Прежде сказали бы, что случилось?

— Чепуха! Поясничный радикулит, будь он неладен. И знаете, целыми днями валяюсь. Голова ясная, отдохнувшая, а ни встать ни сесть. Обидно. Сколько времени пропадает.

— Значит, надо лежать!

— А работать кто будет?

— Поправитесь и работайте!

— Тогда начнутся опять совещания, заседания, комиссии… То бюро, то собрание, то совет, то правление. Беготня сплошная. А вы садитесь, садитесь. Теперь не скоро уйдете!

Он мог рассказать, сколько времени у каждого пишущего уходит на встречи с читателями, на конференции, на голубые и подобные огоньки, но решил, что это нескромно. От читателя не уйдешь — на него и работаешь. А вот когда бросаешь на самом трудном рукопись и бежишь к какой-то руководящей тете, чтоб та поставила в своем плане мероприятий очередную галку, то и зла не хватает. Такая тетя считает вправе заниматься твоим воспитанием, вдохновлять и направлять на истинный путь. Она не понимает, что художник по распорядку не работает, что для него вдохновение — не последнее дело. Придет оно днем или ночью — держись за него, не выпускай.

Марина протянула руку:

— Давайте журнал. Что перевести?

— На семнадцатой странице статья о Байнуре. Американцы пишут. Мокеев из Гипробума прислал.

— Вы с ним в дружбе? — спросила Марина.

— Не сказал бы. Тем более интересно, что там — в этой статье.

Марина читала и сразу переводила:

— Покушение на бесценное сокровище природы! — начала она и взглянула на помрачневшего Ершова.

— Да, да. Пожалуйста, — подтвердил он готовность слушать.

— В Советском Союзе, в центре Сибири находится уникальное, всему миру известное озеро. По удивительной красоте, по богатству флоры и фауны, по запасу пресной воды его не сравнишь ни с одним водоемом мира. Тысячи иностранных и русских туристов ежегодно бывают на берегах этого моря. (Так называют его местные жители). Трудно сказать, кому из влиятельных руководителей пришла в голову мысль построить на Байнуре целлюлозный завод. Я разговаривал с биологами и ихтиологами. Один опрятно одетый молодой ученый, внушающий доверие, мне сказал, что если Байнур загрязнить, то только через пять столетий произойдет полное обновление его воды. Как видите, сброс заводских отходов в озеро нанесет непоправимый ущерб всей мировой науке. Исчезнут с лица земли те виды животных и растений, которые достаточно не изучены и обитают только в Байнуре. Советы успешно осваивают космос и варварски уничтожают то, чему нет цены. Америка обошлась без байнурской воды и вырабатывает непревзойденную кордную целлюлозу. Желание во что бы то ни стало обогнать Штаты — вот безумная цель сегодняшней России. В этой стране не находит поддержки здравый голос большинства ученых, голос международной организации защиты природы…

Заложив руки за голову, Ершов смотрел в потолок. Глаза его вспыхнули и тут же остыли.

— Что вы на это скажете? — спросила Марина.

— Прежде всего не терплю, когда в наши дела лезут заокеанские доброжелатели. Не жажда сохранить Байнур заставляет их заниматься подобной стряпней.

— Вы говорите, что не просили эту статью у Мокеева?

— Нет!

— А зачем он ее вам прислал?

— Это проще простого. Сторонники ему нужны. Вот, ознакомься, мол, подумай, с кем ты. С этим типом, который пишет, или с нами — пионерами нового на Байнуре. Кстати, а кто подписал?

Марина взглянула, порозовела, не сразу ответила:

— Этого не может быть! Здесь стоит подпись: Робертс.

— Что?! — удивился Ершов. — Вы шутите? И тут провокация… Если бы Кларк — я поверил.

— Может, однофамилец?

— Может, — ответил Ершов, — все может…

Марина отложила журнал.

— Стоит ли расстраиваться, — сказала она, заметив, как на лице Ершова углубились морщинки. — А писать о Байнуре все равно будете, да?!

— Надо! Хоть и трудно, но надо!

— Почему трудно?

— Специфического много. Надо быть и химиком и биологом, инженером и ихтиологом… целым комплексным институтом. А я простой смертный, мое призвание не формулы и анализы, а человеческие судьбы.

— А химики и биологи разве не люди? Их судьбы вас не прельщают? — весело засмеялась Марина.

Он смотрел на нее и думал, сколько ей лет. Марина была чуть не вдвое моложе. А у него почти взрослая дочь. Пройдет лет пять — станет барышней. Он поседеет, одрябнет. Марине будет лет двадцать семь, двадцать восемь, пусть тридцать… И как бы он выглядел прежде всего в глазах дочери? Как бы выглядел рядом с Мариной со стороны? «Придет же такое в голову!» — сказал себе Ершов и вспомнил о прерванном разговоре.

— Разумеется, люди! — ответил Ершов. — Со сложными, интересными судьбами. Но я о другом: в данном случае больше приходится дела иметь с химиком как с химиком, с геологом как с геологом. Я знаю двух химиков. Один утверждает, что очистка воды на байнурском заводе будет вполне совершенной, второй доказывает, что нет в мировой практике такого примера.

— А вам нужна истина. Так? — подсказала Марина.

— Именно! — Он взял сигарету и закурил. — Я с рождения слышу, что самый дешевый и выгодный транспорт — водный. Сижу, беседую с председателем краевой плановой комиссии, и он спокойно кладет меня на лопатки. Технические проблемы нельзя решать без учета специфики. На Байнуре будут огромные потери древесины. Надо увеличить и флот в несколько раз. В-третьих, нужен огромный современный порт, мощное оборудование. В-четвертых, Байнур освобождается ото льда в конце мая, начале июня. Занятость флота мизерна. Плюс к этому страшные штормы… Полетят миллионы на ветер…

Вот уж чего не думала Марина, читая толстые и тонкие книги. Ей бы хотелось в новом романе Ершова увидеть, узнать байнурскую стройку. Узнать в образе героини, быть может, Таню, рядом Андрея…

— Пока не углубился с головой в байнурскую проблему, казалось все просто, понятно… Буду писать о том, что делалось при мне, что видел своими глазами. Ну, а время проверит: правильно делалось или неправильно. Жизнь и меня, когда надо, подправит, накажет. Не писать не могу, не имею права.

Только теперь догадалась Марина, почему на столе среди книг: «Ихтиология», «Географические названия Бирюсинского края и их происхождение», «Рыбы Байнура», «Животный и растительный мир», «Геология Прибайнурья»… О папке в голубом добротном ледерине она спросила: