Лев Кукуев - Море в ладонях

— Ваша рукопись?

— Издательство просило отрецензировать.

На белой наклеенной полоске бумаги она узнала размашистый почерк: «Любовь на двоих». Марина перевела взгляд на Ершова. Когда-то Игорь хвастал, что скоро напишет повесть — все ахнут. Говорил о названии. Так вот чья рукопись!

— Понравилась? — спросила Марина.

Ершов вздохнул:

— Мысли есть интересные, а так все о мальчиках, которых никто не понимает. О сверхзвуковой любви и превратностях жизни в двадцатом веке.

— Вы любите Аксенова? — подумав, спросила она. — Он тоже пишет о молодежи.

— Имея солидный жизненный багаж и талант! — подсказал Ершов. — А у нас частенько подражают модным авторам. Смакуют свои интимные похождения, потому что не о чем больше писать. Себя считают классиками, а читателей, которые их не принимают, — олухами.

Марина вспомнила, что и Игорь когда-то ей говорил:

— Захочу прославлю!.. Захочу…

Второе не договаривал. Щурился котом, шумно шевелил ноздрями, приставал. В такие минуты был просто противен.

— Скажите, Виктор Николаевич, может ли получиться из человека писатель, если людей он не любит?

— Не знаю. Но мне кажется, что писатель, как врач, должен любить человека. Не любит — не вылечит, не принесет облегчения, не даст понять радостей жизни. — Он улыбнулся: — Вы говорите о ком-то конкретно?

— Нет! — покраснела Марина. Она и на самом деле перестала думать о Игоре. Случайно вспомнилось прошлое…

Не знала Марина еще и того, что Игорь видел ее вместе с Ершовым в день проводов Робертса. Видел, когда выходила она из этого дома с Таней и Дробовым…

Впрочем, в тот вечер Игорь по пьянке друзьям объявил:

— Ершов-то дал по мозгам. На кадры мои позарился. Пусть пользуется старик. Я нежадный…

Вошла Катюша.

— Папа, к тебе мужчина какой-то. Он на веранде.

— Ну что ты, Катюша?! Откуда такая официальность? Зови!

В дверях появился Игорь:

— Здравствуйте! Марина встала:

— Если что надо, Виктор Николаевич, звоните. Всегда рада помочь.

— Но куда вы? — попробовал удержать ее Ершов. — Катюша чай вскипятит. Все вместе и посидим.

Ни Марина, ни Игорь не подали вида, что знают друг друга. Его больше устраивал разговор без свидетелей. Она только на улице пожалела, что не осталась. Таким, как Игорь, не следует уступать. Споткнись, не обойдет, наступит и не оглянется.

Беседа Ершова с Игорем была недолгой. Приятели Игоря давно внушили ему, что он крупный талант. Нужна простая формальность — рецензия «маститого».

Как только Игорь уловил общую оценку рукописи, у него пропало желание разговаривать. Он даже заподозрил, что Ершову известны его прежние отношения с Мариной и та успела «накапать». Слушая Ершова, он нетерпеливо пыхтел сигаретой, иногда отзывался:

— Да, да. Я понял… Хорошо, посмотрю!.. Надо подумать… Возможно… Проверю…

«Дурак! — думал он о себе. — Лучше бы сразу послал в столицу. Серега бы протолкнул!..»

У Игоря знакомый в отделе прозы толстого московского журнала. Когда-то Игорь возил его на Байнур, угощал омулем, коньяком.

Неприятный осадок от разговора остался и на душе Ершова. Игорь раньше казался застенчивым, за десять шагов улыбался, раскланивался. Вовремя даст прикурить, место уступит. Видимо, просто заискивал и кокетничал… Но срывы бывают даже у опытных писателей. Хвалить плохое, значит, угробить автора с первых его шагов…

Игорь ушел, а Ершов подтянул к себе телефон, набрал нужный номер. Голос Варвары Семеновны узнал с трудом. Старая машинистка всегда была выручалочкой. Печатала быстро, чисто и грамотно. Машинисткам деньги тоже нужны, приходилось и ей подрабатывать.

— Что с вами?! Вы приболели? — спросил с тревогой Ершов.

— Нет, нет! — поспешила ответить она, но голос дрожал.

— И все же? — настаивал Ершов.

Она путано объяснила: ждала два года квартиру, ключи держала почти в руках. Но в самый последний момент отдали какой-то приезжей актрисе. За зиму достроят дом работников искусств. Весной переселят актрису, и тогда машинистка получит то, что ей было обещано…

Ершов все понял: больной старой женщине придется вновь покупать дрова, носить на себе воду, готовить на чугунной плите, таскать через двор помои…

— Но почему вы молчали?! Виталий Сергеевич знает об этом? — расспрашивал возмущенный Ершов.

— Виталий Сергеевич?..

Пауза.

— …Он квартирами не занимается. Есть горжилуправление…

— Вот что, Варвара Семеновна! — сказал решительно Ершов. — Переезжайте на зиму к нам. У нас вы бывали, отлично знаете: места всем хватит!

— Что вы, Виктор Николаевич, что вы?! — испугалась вдруг женщина.

И Ершов понял: напрасно ее уговаривать. В шестьдесят своих лет, она имеет полное право на собственный угол. Переехать гордость ей не позволит.

— Ну и сволочи! — ругал Ершов, не зная кого. — Поводят за нос, поводят и всучат ордер тому, кто сильней, а слабого побоку. Потом попробуй исправить…

Как только он встанет, поправится, пойдет в горжилуправление, сходит и к Ушакову. Надо же так!

Все, что просил Платонов, Дробов ему подготовил. Здесь, собственно, были «выжимки» из диссертации: цифры, сравнительные таблицы, диаграммы, краткие пояснения, выводы.

Добыча омуля за последние полтора десятка лет снизилась в четыре раза. До двадцати пяти, двадцати семи тысяч голов уменьшилось стадо байнурского тюленя. Угрожающе мало стало осетра, тайменя, ленка. В заливах, на отмелях расплодилась сорная рыба, такая, как щука, сорога и окунь. Показательно то, что вдвое возрос сплав леса по нерестилищам «красной рыбы».

— Да, батенька мой, чувствую, поработали! — говорил удовлетворенно Платонов, листая рукопись.

Дробов сидел в кабинете ученого и с завистью рассматривал высокие стеллажи, забитые книгами. Платонов встал, заходил по мягкому ковру:

— Мы обязаны доказать, что строить завод на Байнуре — это безумие. К Ушакову больше я не ходок. Ради своего благополучия он позволит загубить не только Байнур. Жаль, батенька мой, жаль, покинул нас рано Бессонов. Это был человек! Прежде чем поднять урожай до пятнадцати, восемнадцати центнеров с гектара, он побывал в каждом районе края и изучил его. Он обратил сельхозинститут не только к выпуску высококвалифицированных кадров, но и к большой научно-исследовательской работе…

Платонов подошел к рабочему столу, из стопки писем взял нужное:

— Вот, Андрей Андреевич, послушайте, что пишет мой старый приятель с берегов Волги:

«Мы здесь следим за всем, что делается у вас. Мы понимаем опасность, которая нависла над Байнуром. Наша Волга и Каспий издавна славились рыбными богатствами, огромными стадами осетровых. Они давали до девяноста процентов мировой добычи икры и восемьдесят пять процентов красной рыбы. Сейчас рыбные запасы сократились настолько, что страшно подумать. Почти исчез морской судак, который обитал как раз в тех районах, где теперь добывают нефть. Совершенно выбыл из строя богатый рыбный промысел на южном побережье Апшерона. Только с побережья Апшеронского полуострова в море ежегодно сбрасывается тридцать, пятьдесят тысяч тонн нефти. В районе города Сумгаита в Каспий попадают отходы металлургической, цветной, химической и других отраслей промышленности. Из-за неудовлетворительного состояния очистных сооружений на Сумгаитском химическом заводе фактическое содержание нефтепродуктов в одном литре сточных вод доходит до восьми тысяч миллиграммов при допустимой норме тридцать миллиграммов…»