Лев Кукуев - Море в ладонях

Платонов посмотрел на Дробова:

— Теперь вы представляете себе, что творится на Каспии?

Дробов не знал, что и ответить.

— И далее он пишет, насколько загажена река Кура, которая питает водой целые города и поселки. Он считает, что экспорт икры и красной рыбы дал бы бо́льший экономический эффект, чем добыча нефти в Каспии! Вот оно как, батенька мой!

Платонов вложил письмо в конверт и бросил его на стол.

— Вчера у меня был Коваль и тоже принес прекрасный материал, — продолжал ученый. — Данные управления лесного хозяйства будут вечером. Вы знаете о том, что территория слабозакрепленных песков вокруг Байнура уже перевалила за семьсот тысяч гектаров?! Нет! А вот вам еще: подсчитано, что ущерб, приносимый народному хозяйству от загрязнения естественных водных ресурсов при сбросе только одного кубометра, сточных вод, составляет тринадцать и шесть десятых копейки. Значит: если мы окончательно загрязним Байнур, а потом начнем его очищать, то ежесуточно это будет стоить около двух миллионов рублей. Расчеты, показывают, что потери от отравления воды лишь в Южном Байнуре составят около девятисот миллиардов рублей! В субботу лечу в Москву, а в понедельник надеюсь быть в Академии наук. Мы еще поборемся. Постараюсь встретиться и с Крупениным, выложить факты…

Дробов думал: «Сказать, не сказать?» Сердце сдает у Платонова. Но не сказать не мог:

— Кузьма Петрович, а ведь в Бухте Южная, в Сосновых Родниках, у Тюленьего мыса работают вновь изыскательские партии Гипробума.

— Что?! Как вы сказали? — остановился Платонов напротив Дробова. — Да вы понимаете, что это значит!

Андрей понимал. Бухта Южная — это та самая точка Байнура, где среднегодовая температура равна среднегодовой Киевщины, где ботаники, мечтают вырастить фруктовые плантации. Феноменальное место от Урала до Уссурийского края. Здесь до конца не изучен микроклимат, его особенности, намечается ряд исключительно интересных работ. Сосновые Родники удивительны своими горячими целебными источниками. Тюлений мыс — основное пастбище неизвестно как попавшего сюда морского млекопитающего.

— Откуда вы это узнали? — спросил Платонов.

— Своими глазами видел. Разговаривал. На производство кордной целлюлозы пойдут высокие сорта древесины. Это сорок, пятьдесят процентов с лесовырубки. Поэтому остальное планируется использовать для производства картона, газетной и оберточной бумаги, скипидара, дрожжей, прессованной плитки, фанеры… Нужны новые заводы. Здесь рядом, под боком…

Платонов тяжело опустился в кресло, ладонью правой руки схватился за грудь. Задрожал от волнения:

— Этого я больше всего и боялся. Крупенину только бы зацепиться. Сперва целлюлозный построить. Выждать, когда страсти утихнут. А там вновь начать штурм Байнура. Он готов обнести озеро заводами, комбинатами, как частоколом. За два, три десятилетия возьмет от Байнура, от прибрежной тайги все, что может. Сегодня в чьих-то глазах наживает капитал государственного деятели. А там хоть всемирный потоп… Это нам с вами и мертвым было бы стыдно…

Платонов снял телефонную трубку. Пальцы его плохо слушались. Никак не могли попасть в нужные гнезда наборного диска.

— Алло! Алло! Это Мокеев? Низкий поклон вам, любезный… Платонов говорит… Товарищ Мокеев, можете вы объяснить, что за работы ведут представители вашего Комитета вокруг Байнура?

Ученый держал трубку несколько от себя. В наушнике потрескивало, но голос Мокеева слышался даже Андрею:

— Работают по заданию свыше.

— Но вы-то знаете цель?

— Конечной цели не знаю. Проверяют, возможно, прежние данные нашего института. Контролируют.

— А мне известно, что занимаются изысканием новых строительных площадок.

— Тогда зачем вы звоните?

— Зачем? Хотел от вас непосредственно знать всю правду. Вы представляете здесь интересы и научную мысль своего Комитета. — Последнее было сказано едко и желчно.

— Те люди мне не подотчетны, и я ничего не знаю. Простите, у меня совещание…

Платонов зло опустил трубку на аппарат, повернулся к Андрею.

— Теперь и мне все понятно. Прут комлем вперед. И это в наше-то время! Подумайте только, какие авантюристы! Ехать! Немедленно ехать в Москву. Бить тревогу в колокола!

Ему запрещали летать самолетом, но он полетел. Прежде всего в Москве рассчитывал найти бывшего своего оппонента, ныне известного академика. Но с первых шагов Платонова ждало разочарование. Академик с группой ученых уехал в Англию на симпозиум. Больше того, уехал с теми, на кого хотел опереться Платонов, в чьих умах намеревался найти поддержку. Единственно, что удалось в тот день, без проволочки, через издательство, с которым он делал новую книгу, устроиться в «Украине». Близко от центра, удобно во всех отношениях.

Воскресенье наполовину прошло в работе над корректурой, наполовину-в прогулке по городу. Стоило выйти на улицу, как сразу попадал в шумный людской поток. Словно на гонках, дико неслись машины по Кутузовскому проспекту. В сравнении с Бирюсой, втиснутая в гранит Москва-река показалась мрачной, не очень опрятной особой. Людно было возле Большого театра и МХАТа, у ГУМа, как у подножия растревоженного муравейника. Не пройдешь и по площади к Мавзолею… Он дал порядочный круг, обошел, где положено пешеходам, встал в длинную очередь. Час простоял и попал в Мавзолей.

С этого мгновения и пока медленно проходил вокруг стеклянного саркофага, позабыл обо всем, кроме того, что находится рядом с непостижимо рано ушедшим от нас Ильичем.

В жизни не раз себе говорил Платонов: «Ленина не хватает… Ой как он нужен!» «А Ленин?! Как сделал бы Ленин?!» — спрашивал он себя.

И вот он видит Ленина. Ленин спокойный и строгий. В темном скромном костюме… Только закрыл глаза, словно думает. Думает обо всех и обо всем… Имя великого человека стало программой жизни для поколений. Оно будет жить в веках! И в то же время Платонову стало страшно: находятся еще отдельные люди, вроде Крупенина, которые без зазрения совести себя называют ленинцами, утверждают, что жили, живут по-ленински…

Нет, не согласен Платонов! Такое высокое звание может присвоить только народ, которому принадлежит Ленин.

В понедельник он все еще думал, идти ли ему в Комитет и в Госплан. Решил, что с Крупениным лучше бы встретиться. Сначала уточнить окончательные позиции этого высокого должностного лица, курирующего огромную отрасль промышленности. И только затем идти с жалобой группы сибирских ученых в ЦК.

В приемной Крупенина он обратился к красивой, немолодой уже даме, окруженной массой телефонов. С видом психиатра-консультанта она спросила:

— Скажите, кто вы, откуда?

Он ответил.

Пометив что-то себе в блокноте, дама воскликнула: