Лев Кукуев - Море в ладонях

Согласившись идти парторгом на стройку, Дмитрий Александрович Коренев знал, что легкой жизни ему не будет. Знал, но трудности превзошли ожидания. Всегда и везде видел он главное в людях, а здесь люди не верили, что усилия их не напрасны, не верили в нужность затеянного, в самих себя.

Выполняя указания свыше, начальник строительства Головлев сосредоточил максимальное количество механизмов и техники на так называемых нулевых отметках. Строители справились с закладкой фундаментов в сжатые сроки. Но не было прежнего огонька и задора. Люди работали потому, что сверху было указание, потому, что деньги нужны еще каждому, потому, что получали хорошие премиальные и сверхурочные. Все меньше говорили о стройке с чувством достоинства, уважительно. Все чаще проявляло себя делячество и стяжательство. Когда-то огромная арка при въезде в поселок со словами: «Ударная молодежная стройка» даже у старшего поколения вызывала законную гордость. Теперь эти слова утратили прежнее значение. Молодежь и та относилась к ним скептически.

И все же началу большого пути Головлев был рад. Выносливый северянин трудился не покладая рук. Теперь фронт работ позволял иначе использовать специалистов, найти каждому дело, постепенно войти в типовые графики, в ритм труда. Стройке уже не хватало людей на жилом микрорайоне, на строительстве гаражей, на других первоочередных объектах. Головлев спешил ускорить темпы работ и набрать на стройку людей, Коренев думал мучительно, как вернуть человеку веру в себя, как его вдохновить.

Прошло три, четыре, пять дней, а Коренев ничем не удивил окружающих, не блеснул умом, не произнес пламенной речи, не сказал ни слова и на планерках, которые посещал аккуратно.

Наконец он потребовал от начальника планового отдела сведения по выполнению месячных и квартальных планов на каждом объекте. Два дня сидел над этими материалами, вдоль и поперек исходил всю стройку, подсобные хозяйства. Чем больше вникал во все, тем мрачнее вырисовывалось общее положение дел… Только бросовые проектные работы из-за переноса главного корпуса обошлись государству в пятьдесят тысяч рублей. Изменение проектов жилого массива — в семьдесят… Цифры, цифры и цифры. Помощь парткома нужна везде. Будь у него десять штатных помощников, всем бы хватило работы по горло. При желании все бы увязли в расчетах и графиках, в хозяйственных и инженерных делах. Но Коренев не собирался подменять инженерную мысль, администрацию.

Познакомился он ближе и с Мишей Уваровым. Парень как парень — старательный, исполнительный, заочник факультета журналистики. Планы работ, протоколы собраний и заседаний у Миши подшиты и отпечатаны на машинке. Миша всюду спешит «обнажить и изжить недостатки», наводит с дружинниками порядок в клубе, «жмет на комсомольский прожектор и на стенную печать…» А вот кропотливой, повседневной воспитательной работы, по мнению Коренева, комитет комсомола как следует не ведет.

«Может, с Миши и надо начать? — думал Коренев. — С комитета, с Танюшки, с Бежевой Люды, с ребят?!»

Из Бадана, где проходил районный партийный актив, Коренев ехал на газике рядом с шофером. Он не мог оторвать взгляда от Байнура, от снежных вершин Тальян, от нависших над головой скал. Дорога здесь была особенно узкой, сильно петляла, нависала над пропастью. С трудом расходились грузовики. Шофер снизил скорость, на крутых поворотах сигналил.

Они преодолели уже добрую половину опасного участка, когда перед ними возник грохочущий самосвал. Для этих мест он шел на бешеной скорости. Шофер Коренева едва успел хватить вправо руль и выжать тормоз, как самосвал, черкнув по левому борту, умчался за поворот.

Выбравшись из машины, Коренев и шофер побледнели. Минуту назад они были, что называется, на волосок от смерти. Обе дверные ручки по правому борту сорваны, заднее крыло вмято. Прижмись самосвал на пять сантиметров к газику, а газик не уступи этих пяти сантиметров, и удар бы пришелся на кузов или на буфер… Переднее правое колесо на самой кромке обрыва в Байнур, а обрыв метров триста, четыреста.

Оба с минуту смотрели в пучины. Байнура. Кровь медленно приливала к лицам.

— Это же с нашей стройки машина! — сорвался шофер. — Номер и морду не разглядел. Но ничего, этого гада я найду!

Искать виновника не пришлось. Возвращаясь в Еловск, он врезался в бульдозер. Он оказался одним из ста «работяг», которые прибыли несколько дней назад из колонии. Им предстояло теперь заслужить хорошие характеристики и только потом они могли поехать, куда пожелают.

Были среди «работяг» в прошлом мелкие хулиганы, мошенники, дебоширы, воришки и пьяницы. Были и те, о которых принято говорить — прошел сквозь огонь и воду, через медные трубы и тюремные коридоры.

Зуб, Червонный и Склизкий держались отдельной группой. Они и напоили одного из «лаптей», затем приказали угнать машину, привезти им шампанского и коньяку из соседнего поселка. «Погореть на мелких делах» из этой троицы никто не желал. Такое делается руками других.

Как бы там ни было, но о приезде на стройку партии досрочно расконвоированных в последнюю очередь узнали в комитете комсомола. Людей не хватало, и Головлев решил замолвить слово Виталию Сергеевичу:

— Помогите, трудно сейчас.

— Где я возьму тебе людей? Вот надо трудоустроить бывших уголовников, их, и бери.

Головлев растерялся:

— Неудобно, Виталий Сергеевич, стройка наша молодежная.

Ему бы надо отмолчаться, уехать, оставив вопрос открытым. Ушаков помрачнел:

— Как тебя понимать прикажешь?! Коммунисту и неудобно! Люди-то наши. Кто их будет воспитывать, трудоустраивать?

— Все правильно, Виталий Сергеевич, я только хотел просить…

— А если правильно, будь любезен, бери! Ты прежде всего коммунист и советский руководитель. Думать надо!

Перечить было бесполезно. Пришлось брать.

У Миши в клубе в первый же день приезда «работяг» заварилась каша. Группа парней из «бывших» заявилась навеселе. Во время танцев они хватали девчат и тащили в круг, грубили дружинникам, плевали на пол, курили по углам, пересыпая свою речь блатным жаргоном.

Федька Зуб «подвалил» к Тане:

— Рванем, крошка, танго?!

— Иди, иди! — ответила Таня.

Парень сплюнул сквозь выщербленный зуб.

— Пожалеешь. Подумай!

Юрка Пат заслонил собой Таню:

— Последние выбью, отваливай!

Дружки Зуба стояли в стороне, и Зуб решил на сей раз отступить. В ту же ночь после танцев за клубом кто-то избил бульдозериста из СМУ. Возможно, спутали с Юркой.

Назавтра, по окончании работ, Миша Уваров, Таня и Люда Бежева пошли в барак новоселов. Староста собрал своих подопечных возле барака, усадил на штабели досок и брусьев. Картина была не из приятных. Впереди Федька Зуб, Севка Склизкий, Жора Червонный. Жоре не хватает только цилиндра. На нем костюм-тройка, из нагрудного кармана кокетливо-выглядывает белый платочек. Затаенную пытливую улыбку Червонного трудно не уловить. Она деланная, как золотая коронка на переднем зубе. В руках Червонного ножницы для ногтей. Ими он орудует мастерски. Подстрижет и обточит ноготь. Они у него длинные, овальные, красивые, как у женщины. Федька Зуб и Севка Склизкий одеты проще, но тоже выгодно отличаются от тех, кто за ними в спецовках и ватниках, в помятых шароварах, давно не стиранных косоворотках. У передней троицы стрижка под бокс. Остальные в шапках и кепках. Волосы не настолько отросли, чтоб обнажать головы, подчеркивать свою недавнюю принадлежность к местам не столь отдаленным.