Феликс Овчаренко - Море штормит

Дорога на Дальний Восток выпала ему поздняя. Вызов из редакции пришел лишь в начале сентября. Землю как раз прихватил первый предутренний заморозок.

Только перед самым отъездом поделился Сергей своим горем с отцом. Тот долго не выпускал изо рта трубку с коротким искусанным мундштуком. А потом сердито выколотил пепел и тихо обронил, покосившись на дверь:

— Наука тебе, красавец, на всю теперь жизнь.

Сергей вспылил:

— Да неужто у тебя, батя, все в молодости как по-струганому шло?

— Может, и случалось твоего еще похлеще, — неожиданно спокойно ответил отец. — Да только тебе, Серега, на мою молодость оглядываться нечего. Время нынче другое.

Даже колеса состава, казалось потом, по одному выстукивали отцовские слова, в точности каждый раз повторяя с начала недолгий прощальный разговор.

Когда за окном вагона покатились гранитные волны Уральских гор и вместо березовых рощиц к линии подступили бронзовые стволы смолистых и рослых сосен, Сергей понял, что в этом поезде до Владивостока ему не доехать. Тут же достал с полки чемодан. На день решил задержаться в Свердловске. В городе, где прошли его студенческие годы. «Зайти в университет, посмотреть на младшекурсников, попрощаться со всеми перед долгой разлукой», — так говорил он себе. «Увидеть Леночку, в последний раз попытаться ей все объяснить», — поясняло вполголоса сердце.

Встретились они в институте, в коридоре третьего этажа. Косые золотистые лучи осеннего бледнолицего солнца слабо пробивались сквозь двойное оконное стекло. Длинные, расплывчатые тени неподвижно лежали на свежевыкрашенном, но уже порядком затоптанном полу. Леночка от неожиданности остановилась. Едва приметно дрогнули губы, еще чернее сделались незнакомым пламенем вспыхнувшие глаза. Сергей загородил ей дорогу:

— Леночка… подожди…

Он взял ее за локоть, но она отдернула руку и, сдвинув брови, быстро-быстро пошла по коридору. Сергей догнал ее. Ржаво задребезжал и прокатился по всем этажам долгий, протяжный звонок. На миг скрестились их взгляды. Острая боль и немая обида сверкнули в ее глазах. Но он успел увидеть в них не только суровость и отчужденное молчание. В далекой, нетронутой глубине ее взора короткой вспышкой мелькнуло смятение, пробилась и тотчас потухла, как в омуте, мгновенная искорка наглухо спрятанной грусти.

Леночка замерла, задержалась на месте всего лишь на несколько секунд. Но этого было достаточно, чтобы Сергей успел прошептать обжигающие горло слова:

— В парке… на нашей скамейке… Сегодня же, в шесть! Я уезжаю… Я жду…

Леночка опустила голову и молча направилась к аудитории.

Когда Сергей вышел на площадь, он оглянулся на высокое серое здание института. Ему показалось, что на третьем этаже у приоткрытого окна стоит Леночка. Но наверняка сказать этого он не мог.

…Воспоминания Сергея не успокоили. Чем старательнее он воскрешал их в памяти, тем сильнее и звонче они отзывались отрывистыми ударами в груди.

Намаявшись за день, умолк и неслышно прилег за деревьями ветер. В парке стало пустынно и тихо. Начал накрапывать мелкий дождь.

Давно уже часовая стрелка невозмутимо спешила к семи. Но Сергей не уходил. Кутаясь в пальто, он продолжал сидеть на скамейке. Его напряженный, полный ожидания взгляд без устали скользил по притихшей аллее.

По голым поникшим ветвям деревьев в хмурое осеннее небо бесшумно карабкался вечер. Кончился дождь. Но над головой все еще темнели одинокие несмытые тучи.

Где-то далеко за лесистыми холмами затеяли позднюю перекличку усталые паровозные гудки. А Сергею по-прежнему казалось: еще мгновение — в конце аллеи появится Леночка и медленно пойдет навстречу ему по влажным багряным листьям.

Она работает за прилавком. В магазине с красивым, почти сказочным названием «Детский мир». С утра до вечера здесь не затихают звонкие голоса ребятишек. Вот и сейчас. Весело смеется курносый малыш, прижимая к груди бархатную обезьяну. Кокетливо примеряет у зеркала новую шапочку с пушистым помпоном трехлетняя модница. А тому вон мальчику не до смеха. Идет, опустил голову и вовсю сопит носом. Вот-вот заплачет: мама наотрез отказалась купить заводную машину.

Маше жалко мальчишку. Он такой славный, тихий. Да и вообще неказистый, худенький, весь в веснушках. Про него наверняка уж никто не скажет: «Какой симпатичный ребенок». А Маша знает, как это плохо — быть некрасивой. Все время ловить на себе сочувствующие взгляды сердобольных женщин, разглядывать неискренность улыбок на устах молодых счастливых папаш, впервые покупающих сыну или дочке игрушку. Это здорово плохо, когда говорят про тебя: «Жаль вот только — некрасивая…»

— Постойте, гражданка! — Маша даже вышла из-за прилавка, чтобы женщина с мальчиком могла увидеть ее. — Вы, кажется, хотели купить заводную машину?

— Да… — Женщина немного смущена. Она вспомнила, что довольно громко сказала у прилавка: «У меня осталось только два рубля, а получка у отца через неделю. И пожалуйста, не реви…» — Видите ли, у меня с собой мало денег…

— Знаете, это ничего. — Маша видит, с какой надеждой, с какой благодарностью смотрят на нее заплаканные, не по-детски грустные глаза малыша, и не может отчего-то найти нужных слов. — Возьмите эту игрушку… Она ведь заводная…

— А как же деньги? — Мать мальчика недоуменно оглядывается вокруг. Видно, что ее больше всего беспокоит, не слышат ли их окружающие.

— Отдадите в зарплату.

— Но вы же меня не знаете…

— Это не беда, — улыбается Маша малышу. — Вы-то ведь знаете, как меня найти.

— Ну да, понятно. Я вам сегодня же занесу, до закрытия. Дома у меня, разумеется, есть. — Мать подталкивает сына к прилавку. — Скажи же тете спасибо.

Мальчишка счастлив. Поэтому не может вымолвить ни слова. Только уже у самого выхода он оборачивается и несмело машет доброй продавщице рукой.

Маша улыбается. Улыбка не сходит с ее лица даже после насмешливых слов напарницы:

— Дуреха. Пропали денежки. Как пить дать. Вернет она, как же, жди… И зачем ты ей подарок поднесла — поражаюсь…

— Я не ей, а малышу, — тихо отвечает Маша и неуверенно добавляет: — Надо же все-таки людям верить.

— Наивная, — пожимает плечами Зина. — Вот когда отменят деньги, тогда и верь каждому встречному-поперечному. А пока ты эти миллионерские замашки брось.

— При чем здесь миллионеры… — досадливо морщится Маша и аккуратно приглаживает говорящей кукле растрепавшуюся прическу.

На Зину она не сердится. Зина всегда такая. Не злая вовсе, а если обидит, так невзначай. Зато всегда посоветует, какое платье к лицу, какие клипсы в моде. Она разбирается. Ей и положено: самая красивая на весь «Детский мир». Залюбуешься, когда после работы идет из магазина домой. Все на нее оглядываются. Каждый день свидания назначают. Оттого она так и хохотала, когда Маша призналась ей, что еще ни разу в жизни не целовалась. Не понимает Зинка, что не всем такое счастье, как ей. Одно твердит: надо уметь понравиться. Это, говорит, искусство. Может, и правда…