Янис Ниедре - Деревня Пушканы

— Неорганизованный он… — проворчал Праулинь. — Я записал его адрес. Бесплатную юридическую консультацию ему дадут. Но это не все. Что касается дальнейшего, то… — Праулинь слегка чмокнул губами. — Этот департаментский заведующий отделом, хозяин того человека из группы демократического центра, с которой мы блокируемся на выборах в сейм. Понимаешь в чем дело?

— Да-а… — протянул Пилан и снова уставился на пейзаж за окном.

В Саласпилсе в вагон вошли рабочие, добывающие гипс. Загорелые, коричневые, как кирпич, потные; они разместились на свободных местах, громко и сердито разговаривали. Как можно было понять, им уже давно не платили за работу и теперь они направлялись в Ригу осаждать контору фирмы. Покажут господам где раки зимуют.

— Надо выяснить… — тихо сказал Праулинь и встал.

Чуть погодя в другом конце вагона закричали о социал-предателях, торгующих интересами рабочих, в соседнем купе кто-то пронзительно свистнул. Прибежал кондуктор, а Праулинь снова вернулся на свое место. У него был вконец растерянный вид. Едва сел, как взялся за папиросу, и только напоминание Андриса, что они едут в вагоне для некурящих, уберегло его от неприятного объяснения с кондуктором.

— Отравлены левыми… И разговаривать с ними не стоит, — протянул сквозь зубы Праулинь, когда Андрис еще раз спросил: «Что там такое?» Затем, глянув в окно, Праулинь с глубоким облегчением в голосе добавил: — Рига. Наконец-то Рига!

«Ершистый характер», — говорили о Мелите Ламберт люди, знавшие ее ближе. Вобьет себе что-нибудь в голову, так…

В самом деле, если Мелита что-нибудь захочет, то переубеждать ее бесполезно. Весь мир вверх ногами перевернет, а на своем настоит. Андрис понял это с тех пор, как Мелита поцеловала его и сказала: «Давай поженимся!» Случилось это в весеннее воскресенье, после длительной прогулки по известняковым берегам Огре. «Серьезно?» — шутливо спросил он. «Поженимся», — повторила Мелита и так стиснула парню руку, что на ладонях остались следы острых ногтей. Андрис пытался убедить подружку, что это сейчас было бы опрометчиво. Он, правда, искренне любит ее, но обстоятельства… «Ах потому что у тебя нет постоянной работы? Мой отец, к твоему сведению, в профсоюзе человек с весом. Стоит мне захотеть, и ты получишь место чиновника в самоуправлении. Ах ты снимаешь угол? А почему бы тебе не перебраться на квартиру жены? Ведь социализм не против совместного проживания представителей разных полов?»

Мелита Ламберт была не только хороша собой, но и сообразительна. Она приучила Андриса к хорошим манерам и отучила от крестьянского выговора и латгальской простоты. Теперь муж знал, как вести себя в обществе: молчать, когда речь заходит о вещах, ему мало знакомых, потому что человека молчаливого всегда считают умным, а болтун сам раскрывает свою пустоту. И, конечно, Мелита всегда знала, что актуально в книжном мире, что идет в кинотеатрах, какие шлягеры сейчас в моде.

«Она втюрилась в этого парня не на шутку, — говорили знакомые Мелиты и ее товарищи из трудовой молодежи. — Втюрилась и за короткое время хочет сделать из мужлана интеллигента».

«Могла бы найти себе отличного мужа… — думал Андрис Пилан, когда до него доходило, что болтают о них с Мелитой. — Такая красивая, толковая… А почему-то любит именно меня!» Он был так счастлив, что порою сам себе завидовал. Уже значительно позже стало понятно, что Мелита вышла за Андриса не без задней мысли. Андрис должен оставить рижский молодежный агитколлектив «Живая газета», где успешно изображал в скетчах церковников, дурных айзсаргов и националистов-лавочников. Чуть ли не каждую неделю он должен был писать для партийной латгальской газеты и «Социал-демократа». Но Андрис журналистской хваткой не обладал, а мечтой Мелиты было стать женой крупного политического деятеля. Сперва Андрис должен был сделаться латгальским представителем в центральном правлении трудовой молодежи, затем референтом центрального комитета партии по вопросам Латгале, а потом и кандидатом в депутаты, ну и потом… Мужу надобно срочно воспитывать в себе характер дипломата, интригана: читать в подлиннике Каутского, Фридриха Адлера и Отто Бауэра, обзавестись портфелем и английским зонтиком, купить в рассрочку в магазине «Джентльмен» визитку — черный сюртук с закругленными, расходящимися полами и черные в полоску брюки, чтобы носить их в торжественных случаях. Но мужу не везло. Его избрали лишь в ревизионную комиссию трудовой молодежи, а кресло референта по Латгале занял чиновник из бывших банковских служащих. Так обнаружилось, что лишь часть характера Андриса Пилана поддавалась преобразующему влиянию его спутницы жизни; в сущности, молодой супруг так и оставался простым парнем, безразличным к славе и высоким постам. Ему бы только служить благородной идее, объединяющей, как братьев, ученых и чернорабочих, людей, говорящих на разных языках…

«Дурак ты, дурак да и только!» — Мелита закатила истерику, когда Андрис, в очередной раз не добившись партийного поста, не пожелал искать новых «крестных» и «покровителей», гнушался кознями против конкурентов. «Из порядочности шубы себе не сошьешь!» — кричала Мелита.

Вмешались старые Ламберты, и ссора кончилась примирением, затем последовала новая стычка. Вскоре Мелита перестала звать Андриса с собой на семейные вечера, торжества и празднества к лидерам. Не звала и на рюмку ликера в обществе актеров и полубуржуазных поэтов в заново оборудованное кафе Народного дома.

«В моем характере, как и в твоем, две стороны. Одна — любящая тебя, а другая — безразличная к тебе», — бросала иной раз Мелита, уходя вечером из дома.

Семейные отношения Пиланов дали трещину.

Положение становилось угрожающим, но Андрису сейчас было не до этого. Шла избирательная кампания, борьба с клеветниками, порочащими демократию, и корруптантами. Борьба за большинство в парламенте.

Ламберты занимали двухкомнатную квартиру на Ревельской улице, в доме со двора. Квартира была недорогой, но и неудобной. Единственная дверь с лестницы вела прямо на кухню, и уже оттуда можно было попасть в комнаты, находившиеся по обе стороны от кухни. Комнаты просторные и светлые, зато на кухне без искусственного света обойтись нельзя: недолго налететь на стол, табуретку или другие предметы, наставленные в проходе, так как из-за трех дверей почти ничего к стене поставить нельзя было, четвертую стену занимала плита.

Когда Андрис Пилан поднялся на третий этаж, дверь в квартиру была открыта настежь. Очевидно, у тещи, готовившей ужин, что-то пригорело, и она решила проветрить кухню. Застланный клеенкой круглый стол уже был накрыт.

— Добрый вечер, мама! — поздоровался Андрис с седой болезненной тещей.