Янис Ниедре - Деревня Пушканы

Андрис протолкнулся в прихожую, нашарил дверь комнаты, где проводились репетиции хора, и осторожно нажал на ручку. Руководитель агитгруппы Меднис человек крутого нрава. Может выставить вон любого, кто без приглашения зайдет на репетицию.

Улучив момент, когда Меднис повернулся спиной к двери, Андрис прокрался на бывшую кухню, откуда были убраны печь и плита. Скользнул мимо юношей и девушек. Парни были в синих рабочих блузах и цилиндрах из черного картона. В такт звукам аккордеона и хлопкам в ладоши они, маршируя на месте, размахивали руками и на мотив шлягера пели сатирическую песенку про международного афериста Генри Моту, который, выдав себя в Латвии за брата швейцарского министра иностранных дел, надул националистических заправил.

— Отставить, отставить! — прервал Меднис репетицию. Весь красный от натуги, он распахнул свой бархатный пиджак маэстро. — Что за аритмия в припеве? Больше души! Попробуем по одному! Первый, шаг вперед! Музыку!

Вперед вышел самый рослый парень в труппе. Остальные отступили в ожидании своей очереди.

— Не знаешь, где моя Мелита? — шепотом спросил Андрис Милду Лангфелд, кокетливую продавщицу из магазина «Джентльмен». Еще год тому назад он вместе с ней выступал в говорящем хоре.

— Твоя Мелита? — широко раскрыла Милда влажные губы. — Странно. А я думала, у вас с ней уже все покончено. У нее сейчас поприятнее партнеры, чем ты.

— Куда она ушла? — Андрис сделал вид, что замечания Милды не расслышал.

— Попросишь хорошенько, скажу! — дерзко подмигнула Милда, поддразнивая его.

— Вот этого тебе не дождаться! — Повернулся Андрис к ней спиной: мол, не раз я давал тебе понять, что напрасно заигрываешь!

— Воображала! — бросила она. — Хмурься, сколько хочешь, наставили тебе рога и еще наставят. Ну-ну… — осеклась она. — Успокойся, успокойся! Я не первая говорю это… Если тебе приспичило, беги на квартиру к Миллеру. Мелита с целой компанией пошла туда.

Андрис что-то проворчал и поспешил прочь. Значит, к Миллеру… Посмотреть иностранные книжные новинки, поболтать за чашкой чая. Миллер любит принимать у себя молодежь. В Народном университете или в помещении общества, считает он, разговоры не получаются такими острыми.

Дверь квартиры учителя средней школы и партийного теоретика Карлиса Миллера отворилась сразу, едва Андрис коснулся кнопки звонка. Его впустила супруга хозяина дома и, даже не спросив, что Андрису угодно, по полупустому коридору проводила в дальнюю комнату, в рабочий кабинет и библиотеку мужа, в столь хорошо знакомое социал-демократической молодежи квадратное помещение с одним окном. Под потолком люстра черного дуба в национальном стиле, огромный письменный стол завален бумагами, за ним — качалка, вдоль стен — высокие книжные полки. У Миллера неимоверное количество книг. Они не только на полках, но и на табуретках, столиках и даже на лесенке. И гости, знакомясь с содержанием библиотеки, к своему удивлению, заключали, что, помимо общественных социалистических журналов и агитационных брошюр, у Миллера еще есть очень много марксистской литературы и что Советский Союз в издании книг по теории сильно обогнал остальные страны мира. Оказывалось, что в России уже издано Собрание сочинений Маркса и Энгельса, более десяти томов. Иной сразу же просил у Миллера дать почитать Маркса, и хозяин, считавший изучение статей теоретиков социализма весьма нужным делом, охотно давал. Большинство гостей Миллера быстро откладывали московские книги в сторону. Но было немало и таких, которые, взяв один том статей Маркса и Энгельса, вскоре просили другой и так далее, а кончалось это тем, что Мендер, Циелен, Калнынь и секретарь партии Ош устраивали над любознательными членами партии суды-диспуты. Товарищи, близкие к секретариату партии, поговаривали, что Миллеру за то, что он дает такие книги, не раз уже крепко попадало. А с него — что с гуся вода; он продолжал снабжать литературой юношей и девушек из трудовой молодежи.

Когда Андрис вошел в кабинет, Миллер, в клетчатых шлепанцах, сидел на своем месте. Перед ним полукругом, на стульях, тахте и детских табуретках, устроились молодые люди из Народного университета и отделений трудовой молодежи. И Мелита.

— Поближе, пожалуйста, поближе… Сюда, за стол! — как желанного гостя встретил Миллер Андриса. — Тут еще есть свободная скамеечка. У моих ног, коль скоро вы уж пришли посочувствовать мне. Вы не принесли с собой, как остальные, этот знаменитый номер «Порыва»?

— Я… я в самом деле… — не нашелся что ответить Андрис Пилан. Журнала порывовцев он не читал. К тому же Андрис заметил, как Мелита быстро отодвинулась от своего соседа — молодого актера Штаммера.

— Смелей же, смелей! Вы ведь видите, что более подходящей мебели тут нет. — Нерешительность Пилана хозяин дома, видно, истолковал как подчеркнутую вежливость. Повернувшись к подстриженной под мальчика девице, он сказал: — Ну, расскажите поподробнее! Это очень, очень интересно.

— Так вот, порывовцы, конкурируя с «Зелеными воронами», устроили в Елгаве литературное шествие. — Девушка задрала голову, словно выставила напоказ свою красивую шею, эллинский нос и очерченные алой дугой губы. — Впереди всех с барабаном выступал известный эксцентричный лирик, за ним — одетый парижским апашем фельетонист с плакатами на груди и спине. А за ними уже остальные. Били в барабан и горланили, чтобы привлечь людей к культуре и модной литературе. И это — в бюргерской Елгаве.

— Ха, ха, ха… — затрясся Миллер от смеха. — Проповедники модной литературы колотят в барабан, как Армия спасения. Великолепная иллюстрация к проповедуемой новой литературе. Ну чем не декаденты кануна мировой войны.

— Я не согласна с вами, товарищ Миллер, — капризно возразила девушка, — Наши порывовцы никакие не декаденты. Большинство — сторонники революционной культуры.

— Революционной? — поморщился Миллер. — Неужели революционеры способны на подобное? Нет, не в этом дело… — не дал он девушке договорить. — Нет, нет, не из-за себя… Меня подобные нападки ничуть не трогают. Обо мне всяких небылиц написано больше, чем человек в состоянии за день прочесть. Я о другом. Новое должно возникать на основе достижений классики. Чтобы создать новое направление в искусстве, мало прочитать тоненькую брошюрку иностранных модернистов или давно отметенных советских футуристов.

— Приблизительно то же самое вы сказали в своей лекции, именно против этого порывовцы главным образом и выступили, — заметила секретарша журнала трудовой молодежи, которую все звали Эльзочкой. — Порывовцы в своем поэтическом самомнении даже считают, что поэту изучать теорию искусства и эстетику ни к чему. Разве они не измывались над политической сознательностью трудовой молодежи? Да, Дайга, не перебивай меня! — остановила она забеспокоившуюся школьницу. — Если порывовцы обещали напечатать тебя, так это еще не значит, что ты вправе пренебрегать принципами трудовой молодежи. За социализм боремся мы, а не они. Но не сомневаюсь, что после сегодняшней ругательной статьи честный интеллигент такой журнальчик, как «Порыв», уже не купит.