Янис Ниедре - Деревня Пушканы

— Совершенно верно! — поспешил господин Приеде поддакнуть чужому. — Это весьма, весьма важно, я понимаю. Невежливо, конечно, при дамах говорить о делах, но в данном исключительном случае, пока среди нас находится уполномоченный его превосходительства… — Тут Приеде увидел вызванную учительницу рисования. — Минуточку… я должен кое-что уладить… — Директор поднялся Айне навстречу.

— С учениками все нормально? — спросил он, бросив робкий взгляд на сидевших за столом. — Чем они сейчас занимаются?

— Танцуют, водят хороводы… Больше танцуют.

— Смотрите! Эта дура Тилтиня… Вообще предупреждаю вас! Не забудьте в двенадцать часов отправить учеников спать! И ни минутой позже. Кроме тех, кому лично я или господин инспектор позволили задержаться. После двенадцати, если вам угодно, можете пойти в зал. Там присутствуют коллеги Шустер, Трауберг и госпожа Креслыня.

Ручные часики уже показывали половину двенадцатого. Школьникам оставалось танцевать и хороводить менее получаса. Айна огорчилась, словно она сама была одной из них, дождавшихся наконец настоящего веселья. Хоть на несколько часов они почувствовали себя не как в монастыре!

В классе водили хоровод «Рыбак меня звал». Девочки и мальчики, взявшись попарно за руки, раскачивали ими, менялись местами, кружились в ритме вальса и пели в полный голос. С появлением Айны хороводники опустили руки и рассыпались, как пчелиный рой в липовых ветвях, перестроились в круг, и сразу несколько девичьих голосов затянули старинную хороводную песню «Ой белые березы, зеленые росточки». И вдруг Айна Лиепа очутилась в центре хороводного круга. Ее хватали за руки, вскидывали и махали ими, обнимали ее за плечи и кружили. Ей было весело и легко. Но, вспомнив о часах, о директоре, она вырвалась из круга, попросила скрипача сыграть лихую польку. Как это понимать, ученикам объяснять не надо было. Веселый гомон спал, словно злая рука захлопнула двери и окна, и класс превратился в большой пустой склеп. Айна Лиепа отступила к стене и осторожно, чтобы не мешать тем, кто еще танцевал, пошла мимо стоявших у стены ребят в поисках Упениек.

Но в классе ее не оказалось. Не было ни Федорова, ни Шпиллер, ни тех, которых Айна, до того как пошла к директору, видела, как они шмыгнули в кладовку.

«Надо посмотреть, что там творится. Узнает директор, так несдобровать!»

В комнатке на стоявших в круг обшарпанных мягких стульях и треногих скамеечках сидели семеро учеников и чужой парень со светлым открытым лицом и пшеничными усиками, в иззелена-сером суконном костюме.

— Что у вас тут происходит? — Айна состроила суровое лицо, пытливо вглядываясь в учеников: раскрасневшуюся Упениек, Шпиллер со вспушенной мальчишеской головкой, большую Станюсю с зеленым, широким, похожим на бабочку, бантом в волосах; съежившуюся, как вспугнутая белочка, Аполлонию Вилцане, Людмилу Спарок в домотканой юбчонке, Федорова, Плакхина и Мазурова из второго класса, с белым офицерским подворотничком изнутри закрытого воротника куртки. — Что вы тут делаете?

— Болтаем, рассказываем смешные истории, — вскочила Шпиллер.

— И поем! — добавил сочным басом обладатель пшеничных усов. — Человек с добрым сердцем всегда любит попеть. Вот и поем. Стараемся, чтобы не очень громко. Чтобы не нарушать покой и порядок! — Улыбаясь, он обнажил белые, крепкие зубы. — А вы, госпожа учительница, любите песню?

— Люблю… — Напускать на себя строгость не было основания, ведь здесь были лучшие ее девочки. Однако остаться в стороне она тоже не могла. — Все-таки я хочу знать, что здесь, собственно, происходит.

— Ничего особенного, — ответила Упениек. — Просто веселимся.

— Можете поверить. Хотите, поклянусь? — Блондин вскинул голову, откинув пышную шевелюру, воздел кверху руки, как недавно верховный жрец в древнегреческой мистерии. — Всему порядок тут определен…

— Мой брат Станислав, — пояснила Шпиллер. — Я пригласила его.

— Но почему вы уединились? — Айна пыталась изобразить строгую воспитательницу. — О вас же могут невесть что подумать.

— Никто не подумает, поверьте, никто. — У брата Шпиллер лукаво блеснули глаза. — Госпожа Лиепа, тут собрались хорошие люди. Любители попеть. Друзья, послушайте, — и он опять распростер сильные руки. Пускай учительница убедится, что мы говорим правду, споемте еще раз вот эту песню, — и он затянул знакомую в Латвии песню:

Остальные поддержали его. Вначале робко, едва шевеля губами, но, видя, как спокойно Айна слушает, осмелели и запели с чувством.

— Понравилось? — самоуверенно спросил Шпиллер. — Ну, а теперь новую, которую мы только разучили:

Такой песни Айна еще не слышала. Она тоже хорошо звучала, но не так мощно, как русская про Байкал. Может, потому, что на этот раз пели не все: только София Шпиллер, ее брат, Федоров и Плакхин.

— Теперь хватит! — Учительница распахнула дверь. — Двенадцать часов, ваше время истекло. Пожалуйста, по домам и постелям!

Айна обождала, пока в общежитии все успокоилось и, сунув под мышку завернутое в клетчатый платок платье, которое она одолжила Анне, через вестибюль быстро пошла к выходу.

За большими сводчатыми дверями на крыльце стоял брат Шпиллер.

— Простите, что я так… — коснулся он Айниного локтя. — Я не сорвиголова, но все же решил пойти с вами. Так и для вас лучше будет. Сестра говорила, у вас какое-то недоразумение с одной влиятельной персоной. Мне нравится ставить на место разных типов, из спортивного интереса. К тому же ночь уж очень шумная, неспокойная, чтобы вам одной идти.

— Ну не так страшно, — отговаривалась Айна, но руки парня не отстранила. У них за спиной хлопнула стеклянная дверь, и несколько грубых голосов загорланили на мелодию «Только на Гауйе»:

— Какая дикость! — вздрогнула Айна, устремляясь вперед.

— А вы не слушайте! Притворитесь на время глухой! Или, что еще лучше, старайтесь думать о чем-нибудь приятном, светлом!

— О звездах, да? — засмеялась Айна, взглянув на мерцающее небо.

— А почему бы и нет? Но лучше — об одной звезде. Выберите одну, что повыше и поярче, не какое-нибудь ложное светило, и внимательно следите за ней! Может, вы уже выбрали?

— Пока что нет…

— Серьезному человеку без путеводной звезды не обойтись, — сказал брат Шпиллер, взяв Айну за руку. Наверно, потому, что дорога пошла круто вниз.

За Анной никто не приехал, и в праздничную пятницу она собралась в дальний путь одна. На железнодорожный билет денег хватило бы лишь до станции Ерсики, а Пушканы еще в целых восемнадцати верстах оттуда. Расстояние немалое, да с поклажей за плечами.