Янис Ниедре - Деревня Пушканы

Вспомнив Викентия, Анна вмиг скинула одеяло и соскочила на потрескавшиеся, шероховатые выскобленные половицы.

Ну и дурная же она — полдня провалялась, забыла, что ей надо делать! Викентий наказал строго соблюдать конспирацию. А что, если войдет кто и начнет в ее вещах рыться? Еще вчера, только она приехала, ребята хотели посмотреть ее учебники. А стоит кому-нибудь заглянуть за обертку латинской грамматики! Могут спросить, почему так разбухла обложка…

Как Анна ни спешила, пока оделась, пока сбегала к печи, на которую мать по привычке повесила сушить ее чулки, за печью уже кончили прибираться и, скрипя половицами, вошли в комнату. Впереди Петерис, засунув большие пальцы в карманы штанов, сзади, пошаркивая и уставясь исподлобья в сыновью спину, — отец. Подошли к столу под изображениями святых, убранных высохшими осенними цветами, оглянулись на плиту, у которой хлопотала мать, и, как по уговору, уселись каждый на свое место — Петерис, развязно привалясь к стене, выставив вперед сапоги в сверкающих галошах, отец, как и полагается под взором богородицы, спрятав свою веревочную обувку под скамью. Какое-то время оба молча смотрели, как Анна складывает на подоконнике между горшками с миртами тетради и остальные школьные принадлежности. Но когда та взяла завернутую в коричневую бумагу книгу и направилась к двери, Гаспар, заскрипев чеботами, вытащил из-под скамьи ноги и подозвал ее.

— Казимир Сперкай в дороге о разделе и наследстве говорил?

— Говорил, а как же.

— И что?

— Так он мне и скажет правду! Уверял, что Петерису надо его долю выплатить. Денег под вексель сулил.

— Под вексель? Стало быть, у него деньги водятся?

— Он-то деньги найдет, тут и удивляться нечего! — засмеялся Петерис. — Ради денег самому черту душу продать готов. Брат депутата Варны ему в подметки не годится!

— Коли у него деньги, — отец всем телом подался вперед, — так, может, и впрямь с векселем попробовать. Все же не балтиец, из своих, деревенских.

— Ему сам черт не брат, — язвительно бросил Петерис.

— А чего тебе это, отец, так вдруг деньги понадобились? — не поняла Анна. — Петерис, что, и в самом деле в городе жениться вздумал?

— И ты языком трепать пошла? — рассердился брат. — Тоже мне сваха выискалась!

— Ну будет вам! — одернул отец и тут же объяснил: — До Сретения господня пушкановцы должны выложить землемерам сто шестнадцать тысяч.

— Как? — чуть не вскрикнула Анна от удивления. — Сто шестнадцать тысяч землемерам?

— А ты сколько думала? — насмешливо взглянул отец на дочку. — Тысячу или две, что ли? Мы еще дешево отделались, а сколько старовцам платить? Сто пятьдесят тысяч. А бруверовцам? Сто семьдесят. Зато им пообещали быстрей бумаги на руки выдать. Нам, к счастью, дешевле обошлось, зато потом лиха хватим. Перейдешь на этот болотный луг или затон, одну дернину поднять в копеечку влетит.

— Так и незачем на эти хутора селиться! — вспылила она.

— Вот только тебя еще не спросили, деточка! Спасибо тебе на добром совете. — Петерис шумно встал, подошел к полузамерзшему окну и согнулся, словно хотел кого-то боднуть, уставясь через незамерзший край окна на улицу.

— Что поделаешь, — вздохнул Гаспар. — Такое время, такие законы. Против закона не пойдешь! Учишься в школе, уму-разуму набираешься. Скажи, разве можно против закона пойти?

— Против закона уж никак нельзя. — Мать подошла к столу с караваем хлеба и ложками. — И ксендз учит — властям повиноваться надо. И еще он говорит: все мы богато жить хотим, а богато только на хуторах жить можно, как в Видземе и Курземе…

— Неправда это, — хотела возразить Анна.

— В газетах недавно было, что сопротивляться разделу на хутора — большевики придумали, — бросил Петерис. — Деревня — это коммуна, а в коммуне человеку в люди не выбиться. — И, увидев что-то на улице, дыхнул на стекло. — Спрукст поехал на санях с бубенцами. С ксендзом, должно быть. Заболел кто в деревне?

— Старая Спрукстиха. Вот уже вторую неделю по нужде не выходит. Уже кончается, видать. — Гаспариха тоже поспешила к окну. — Сбегать надо, помолиться за упокой ее души.

Разговора о разделе на хутора так и не закончили. Анна охотно продолжила бы его, но, видно, отец к этому не был расположен. Должно быть, еще все до конца не продумал и помалкивал. Гаспар был по натуре истинным крестьянином, осторожным и осмотрительным. Чтобы расшевелить его, надо было гораздо больше знать о том, что творится сейчас в деревне, чем знала она.

Стукнула наружная дверь, ручку, видно, дернула непривычная рука, и порог переступил Антон Гайгалниек во всем своем айзсаргском великолепии. В высокой шапке с кокардой, мшисто-зеленом френче с сияющими, казалось, только что начищенными мелом дубовыми листьями в петлицах. Только без оружия. Несмотря на внушительный вид, пушкановский бахвал казался не столь надменным, как раньше. Может быть, потому, что форменная шапка закрывала обычно напомаженные разными снадобьями волосы, а от холода женишок как-то скорчился.

— Мир вашему дому! — встав по стойке смирно, Антон лихо козырнул. Подал руку отцу, Петерису, повернулся к Анне и снова козырнул.

— Здравия желаю, барышня! На праздники приехали? — Но руки не подал. Матери тоже. — Я по делу. — Разделить с хозяевами завтрак Антон отказался. — Факт! К мамаше Тонслав ксендз приехал, соборовать ее. Он, Гаспар, с тобой поговорить хочет. Велел зайти.

— Чего это ксендзу вдруг так приспичило. — Гаспар нехотя вылез из-за стола.

Жена хлопотала у плиты, по комнате лился соблазнительный запах теплой похлебки.

Пора завтракать, но раз ксендз зовет, мешкать не следует. И, как был — в пиджаке, в чеботах, с непокрытой головой — Упениек вышел за дверь, не прикрыв ее за собой. Пускай этот ружейный придаток поспешает за ним.

— И я сбегаю. — Мать торопливо налила в две глиняные миски мясной похлебки, закинула на печь фартук и, повязав на голове косынку, заковыляла во двор.

Дождавшись наконец той минуты, когда она могла выскочить из дома, Анна схватила книгу, завернутую в коричневую бумагу, и тоже поспешила вон. В пуню, под навес, где тайников хоть отбавляй.

Возвращаясь, она на самом крыльце наткнулась на Казимира Сперкая. Он стоял перед ней на каменном пороге, приосанившись, как помещик, и щурился на кроваво-багровое солнце.

— Барышня даже в сарайчик без книги не ходит, — заискивающе сказал он, когда она подошла. — Хочет во что бы то ни стало поумнеть.

— Чего стоите, заходите в дом, — холодно сказала она на «вы». — Правда, там один Петерис сейчас. — А про себя подумала: «Ишь какой, повсюду нос сует».

— А мне Петерис как раз и нужен. — Сперкай не спускал глаз с Анниной книги. Бумаги с одной стороны не хватило на весь формат книги, и вентспилсского надсмотрщика это почему-то занимало. — Нам с Петерисом надо еще об одном дельце потолковать.