Янис Ниедре - Деревня Пушканы

— Аня, может, уйдем? — Моника беспокойно тянула шею, как цапля на лугу. — Надоело мне.

— Петериса нет, что ли? — съязвила Анна и осеклась.

Да, можно и уйти. Все равно ничего путного тут не услышишь. Молодежь ждет танцев, это ясно, а старики слушают так, со скукой. Никто против говорить не станет, а ей вмешиваться тут не годится. Да она и в своих знаниях не очень уверена. Если разразится спор, то надо так высказаться, чтобы сразу поняли тебя и приняли твою сторону. А если она не сумеет, если она запутается?

— В самом деле, пойдем. Чего еще томиться тут.

Габриела, Изидор и остальные проводили обеих удивленными взглядами. Айзсарг Гайгалниек даже вскочил с места и приосанился, будто собрался схватить невесть каких противников государственных устоев.

На полпути между мызой и деревней Пушканы девушки встретили Петериса. Парень будто ходил на болотный остров, на место будущей усадьбы Упениеков, но Анна почему-то не поверила ему. От него разило махоркой, которую в этой округе уважали только в русской деревне.

Петерис был необыкновенно любезен, даже мил. Ни с того ни с сего подхватил девушек под руки, шутливо намекая, что они бегали за парнями, и, когда девушки возразили ему, что были на сыроварне и о чем там барабанил «представитель центра» социал-демократ Зеймульш, Петерис смачно сплюнул.

— Клещ на теле рабочих! Трудовые люди за справедливость стоят, а те на них сзади нападают. Рабочие не от хорошей жизни бастуют. Вот у того же тряпичника, на которого я спину гну. Фабрикой называется… Полуобвалившийся банный сарай, ни настоящих стекол в окнах, ни порядочных дверей. Женщины-сортировщицы в горах тряпок копошатся, пыль окутывает их, как туман. А господа только и знают, что на убытки жаловаться. Вот в ноябре, сразу после ульманисовского праздника жалованье всем снизили. За границей плохо их товар берут. Врут! Рабочие, известно, зашабашили, подавай им что положено. Лечение, пособия, страховку от болезней. И все, как один, забастовали. И добились своего, если бы не эти ра-бо-чие… Сейчас, мол, бастовать не время. Они забастовок не признают. Нас левые взбаламутили. А теперь что? На праздники фабрику закрыли на три недели. Живодеры проклятые!

— Так везде… — вздохнула Моника. — Что с ними сделаешь, у них сила.

— Силу силой ломать надо. — Петерис как бы оторвался от Моники. — Только не надо самим ягнятами быть!

— Ну конечно. — Моника робко прижалась к руке Петериса: не оттолкнул бы.

«Не стал ли Петерис на нашу сторону? — подумала Анна, стараясь уловить в речах брата какую-то особую нотку. — Строптивым он, правда, всегда был. Но то, что он сейчас говорит, это нечто посерьезнее…»

Бабушка Спрукстов угасла как раз в рождественскую субботу, и это сильно расстроило привычный домашний уклад. Если в доме покойник, нужно его над лежащим образом обрядить и по очереди находиться подле него. Пока усопшего не захоронили, все в доме стихает, ибо, по древним поверьям, душа покойного до похорон, невидимая, бродит между живыми и все слышит. Поэтому, упаси бог, чтобы кто-нибудь повел себя непочтительно по отношению к покойному, болтал бы глупости, веселился или безудержно пировал. Кошмарные сны или внезапная тошнота — еще не самая суровая ответная кара. Усопший может наслать болезнь, пожар, волков и еще невесть какую напасть. И, хотя большинство пушкановцев россказни о блуждающих покойниках считали суеверием, никто не нарушал обычаев, завещанных праотцами.

Усопшего, пока он в доме, одного не оставляли. Пока больная еще мучилась на грешной земле, молодежь держалась в стороне, при соборовании не присутствовала, так что в сочельник и потом ночью они сменили у гроба стариков, в это время молившихся в церкви.

Для Анны это было очень кстати. Когда все толкутся в одном месте и вынуждены быть серьезными, удобно завести беседу с тем, с кем хотелось бы поговорить без свидетелей. Так она скорее выяснит, кому из деревенской молодежи можно доверить привезенный гостинец. За те месяцы, что ее здесь не было, события и перемены, произошедшие в деревне, повлияли на многих. Надо выяснить, на кого именно. Мало будет проку, если она просто разбросает листовки. Викентий, напутствуя ее, предупредил: «Если после твоего отъезда в Пушканах и окрестностях больше листовок не появится, ты сама себя разоблачишь. Печатное слово лишь тогда становится боевым оружием, когда его смысл проникает в сознание людей и убеждает их действовать. Твоя задача — разыскать людей, настроенных на борьбу. Социализма, Советов добьются люди». Брат Шпиллер, Станислав, на школьном вечере тоже доказал, что молодежь надо вовлекать в серьезную работу. На другой день от Аполлонии Вилцане и Спарок отбоя не было: «Слышь, достала бы слова новой песни! И рассказ про мужика, что двух генералов прокормил. Ну тот, что Станислав прочитал тогда и оставил тебе».

Анна заглядывала в дом и на двор Спрукстов по нескольку раз на дню, беседовала с ребятами, приходившими проститься с тетушкой Спрукстов. Шла провожать подружку домой, а то и заходила к ней при случае, заводила разговор о царящей в жизни несправедливости, о необходимости бороться. Рассказывала, что услышала сама о Советской России. Там школы для молодежи бесплатные, у всех одинаковые права на труд, помещичья земля поделена между крестьянами. Она ссылалась на человека в Гротенах, к которому недавно родственник из России приезжал.

Ей так хотелось услышать в ответ слова возмущения, какие звучали в речах молодежи деревни в девятнадцатом и двадцатом годах, да и в прошлую весну, когда красные партизаны еще скрывались на островах болота и она помогала Ядвигиной матери. Сейчас было иначе. Казалось, вместе с прошлогодними арестами в местечке и в Пушканах настала пора затишья. Так что?

Реакция была примерно везде одинаковая. Да, чего только не наплетут, уж таковы люди. Недаром говорят: «Сколько голов, столько умов». Ах я? Нет, об этом я ничего не знаю. Какой прок за ветром гнаться? Если все равно его не догнать! Обождать надо, посмотреть. Сейчас все повернулось иначе, чем думали. Что хочешь говори, а заносчивые балтийцы теперь нас, латгальцев, примечать стали. Ездят в гости, помогают общества создавать. У Союза трудовой молодежи своя читальня будет, театр будет. У социал-демократов в Учредительном собрании одна треть всех депутатов, если дальше так пойдет, они свое правительство составят. Тогда и со школами, и с работой полегчает. Бронислав Лидумниек, тот, что Зеймульшу помогает, уже на хорошее место попал — в стрелочники на железной дороге. Ему два раза в месяц платят. И нельзя сказать, чтобы другие партии, хотя бы та же христианская, не заботились о нуждах латгальцев. Ксендз, когда проезжал через деревню, оставил «Латгальское слово», где напечатана просьба правительству выделить денег на содержание латгальских ремесленных артелей. Ксендз сказал, что почти в каждой волости может быть по артели. А когда пушкановцы на хутора переберутся, когда у крестьянина будет свое, самостоятельное хозяйство, и совсем хорошо станет. Почему в Видземе и Курземе латыши богато живут? Потому что там уже давно нет чересполосицы, нет общих пастбищ и общих лугов.