Николай Кузаков - Рябиновая ночь

В полдень приехали сеяльщики, и сразу стало шумно под леском. Парни и девчата умывались подогретой водой и подходили с мисками к Груне.

— Груня, возьми меня в помощники, — протягивая миску, просился Ананий. — Страсть, как люблю поваров.

— У тебя губа не дура, — посмеивалась Анна. — Груня, огрей его поварешкой, чтобы с глупостями не приставал.

Груня замахнулась.

— Но-но, — попятился Ананий.

Дина зачерпнула из ведра ковш воды.

— Петруша, полей мне.

Петька уже устраивался с миской супа у ящика.

— Дариму попроси.

— А тебе недосуг? Оголодал?

— Но-о-о. С голоду помираю.

— Люди, поглядите на него: на работу он последний, а как за стол — первый.

Наконец все расселись вокруг ящиков. Набежал ветер, засвистел в ветках деревьев, и из глубины колка донесся звонкий голос кукушки.

— Появилась, родимая, — посмотрела на лесок Дина.

— В добрый час закуковала во время обеда: быть нам сытыми весь год, — определил Ананий.

— Как знать, — отозвался Маруф Игнатьевич. — На голый лес закуковала, к худому урожаю.

— Тоже мне нашли пророка, — проговорила с ехидцей Дарима. — Да у этих птиц вся жизнь навыворот пошла. Возьмите петуха у Прокопия. Вечером от него покоя никому нет, а утром дрыхнет как проклятущий, не добудишься.

— Весь в хозяина, — буркнул Петька.

— Ты еще поговори там, — метнул Пронька сердитый взгляд в сторону Петьки.

— Ты бы его врачам показал, — посоветовала Анна.

— Да ходил я к ветеринару.

— Ну и что?

— А вот и то. Прихожу. Выслушал он меня и говорит: «Беги-ка, Пронька, за бутылкой, мы ему в два счета мозги с вечера на утро переставим». Я радехонек. Бегом в магазин. Купил водку. «А теперь валяй за петухом, — толкует ветеринар. — Мы из него такую жареху устроим, пальчики оближешь».

Тут я осерчал.

— Ну и дурак, — заключил Ананий. — Да я бы тебе за бутылку водки самого домового в курятник посадил.

— Спасибо, с меня и одного сумасшедшего петуха хватит.

Ананий поел, устроился поудобнее под деревом и закурил. Вдали показалась лошадь, запряженная в телегу. Казалось, что она не движется.

— Кто-то к куму в гости поехал, — усмехнулся Ананий. — Дорожка-то длинной покажется.

— Вам все вертолеты подавай, — заметил Маруф Игнатьевич.

— Вертолет не вертолет, а хоть худенькие поршни вместо копыт надо.

Ананий выпустил клуб дыма, прищурившись, посмотрел в степь и заговорил:

— Как-то вот так же едет мужик на телеге по степи. А день жаркий, парит. Разморило его. Все песни мужик перепел, всю свою немудрящую жизнь передумал, пять раз засыпал и просыпался, а дороги все ни конца, ни края. Скукота, хоть помирай.

В это время выходит на дорогу добрый молодец, в руках у него посох, за плечами котомочка.

— Здорово, забайкальский мужичок, — поклонился молодец.

— Здорово, паря, — оживился мужик.

— Не подвезешь ли веселого человека?

— Оно, конечно, можно, на телеге места хватит, да только какая плата будет? Умеешь ли сказки сказывать?

— Да я, брат, в нашей деревне первый сказочник. А песен знаю столько, на своей кобыленке враз не увезешь.

— Ежели так, садись. Только не обмани. Я вашего брата, плутов, знаю.

— Да какой я плут? — смеется молодец. — Вот дед мой был всем плутам плут.

Едут. Молодец помалкивает. Мужик косится на него.

— Когда же сказки начнешь сказывать?

— Вон от того бугорка.

А до того бугорка версты три.

— Такого уговора не было.

— Не было, так не было.

Молодец уселся поудобнее.

— Забайкальский мужичок вырос на морозе.

Летом за сохой, а зимой в обозе.

— Правда, паря, верно, паря, — закивал мужик.

— Ел он шаньги по утрам и на печке спал с женой,

Носил шубные штаны летом и зимой.

— Верно, паря, правда, паря, — соглашался мужик.

— Выпивал он самовар, удивлялись черти,

Но уж водку если пил, то уж пил до смерти.

— Верно, паря, правда, паря.

— Был он с богом не в ладу, не дружил с царями,

После праздников ходил только с фонарями.

— Правда, паря, верно, паря.

Едут час, другой… Надоело доброму молодцу забавлять мужика, и подкинул он ему прибаутку:

— Приискатели гуляют, приискатели поют.

Мужики им водку носят, жен им на ночь отдают.

— Тпру, — натянул вожжи мужик. — Слазь с телеги к ядреной матери, ты всю забайкальску жизнь знашь.

Закинул добрый молодец котомку за плечи и зашагал своей дорогой. Мужик смотрел ему вслед и плевался:

— Ах ты варначина проклятый, нечистая сила, каторжник, мужиков срамить вздумал…

От громкого смеха в леске испуганно взлетели птицы. На коне к костру подъехал Олег, младший сын Маруфа Игнатьевича.

— Привет веселой компании, — спешившись, поздоровался Олег.

— Обедать с нами, — пригласила Анна.

— Не откажусь.

Олег привязал коня к березке.

— Ты не с неба свалился? — спросил Маруф Игнатьевич.

— С отарой прикочевал в Крутую падь. Возле Онона остановился. До стрижки здесь буду.

— Как там отец? — спросила Анна.

— Здоров.

Груня принесла миску с супом.

— Садись.

— Спасибо.

Олег снял телогрейку и сел на нее возле ящика. Он был такой же костистый, как и Маруф Игнатьевич, только ростом немного пониже. Темная полоска усиков стала гуще. Олег незаметно посмотрел на Дину, та, покраснев, склонилась над кружкой с чаем. Анна заметила смущение Дины, но виду не подала.

— В гости к нам на полевой стан приезжай, — пригласила Анна.

— Примете?

— Только, чур, головы нашим девчонкам не кружить.

— Вот возьму да и украду какую-нибудь.

— Я тебе украду. На глаза потом не показывайся.

— Да тебе-то куда их столько?

— В аквариум вместо лягушек, — вставил Петька.

— Как это лягушки? — схватила прут Дарима. — А ну говори!

Петька бросился в кусты.

Сев закончили рано. Все уехали в село: отряду дали выходной день. Не спешила только Анна. Она поджидала Алексея. Вдруг подъедет. Он после той встречи еще не бывал здесь.

Но Алексей не приехал. С горьким чувством покидала полевой стан Анна. В пути ее догнала туча. Большими хлопьями пошел снег. Побелели вершины сопок. С тревожным криком пролетели на кормежку стаи гусей.

— Хоть тебя дождалась, — встретила Анну мать. — А то все одна да одна, уж говорить сама с собой начала, так и до греха недолго.

— А отец разве не приезжал?

— Забегал на минутку. Даже есть не стал. Уж и не знаю, что мне с ним делать?

Анна вымылась, надела халат и прошла к столу. Елена Николаевна села возле самовара.

— Почта была, мама?

— Из города три бандероли с книгами пришли.

— Подписные издания.

— Я тебя еще вчера поджидала, пирожков с черемухой напекла. Закончили сеять-то?

— Пшеницу. Послезавтра начнем поднимать пары, с десятого мая будем сеять овес, потом — ячмень.