Николай Кузаков - Рябиновая ночь

— Осенью я не только агрономов, а и всех председателей к тебе привезу. И пусть они мне потом скажут, что людей у них не хватает. Мозгами шевелить не хотят.

— Ты, Коля, не торопись.

— В «Пограничнике» дело худо. Не тянет председатель. Проворонили Бориса Каторжина. Такого агронома у нас увели.

— Я шумела. В обкоме сказали — надо.

— А как ты смотришь, если Алешу у тебя возьмем?

— Что-о-о? — У Нины Васильевны округлились глаза.

— И что ты над своими специалистами трясешься, как наседка над цыплятами?

— А что я для дяди таких парней растила?

— «Пограничник» не из другого государства. А ты член бюро райкома, депутат областного Совета и отвечаешь за все не меньше моего.

— Все равно не дам Алешу. Ты это выбрось из головы.

— Кого же ты предложишь поставить?

— Надо подумать. Людей у нас грамотных в районе немало. Начальник производственного управления. Он же в «Пограничнике» был председателем колхоза. И колхоз при нем гремел на всю область. Не лучше ли его вернуть на свое место?

— Это что, в мой огород камешки? — поднял косматые брови Николай Данилович.

— Я же тебе говорила, загубим колхоз. Так оно и вышло.

— Как-то неудобно возвращать обратно.

— Но ведь так дело требует.

— А ты все-таки об Алеше подумай.

Алексей в это время ходил по лаборатории Доржиева и рассматривал выставленные образцы шерсти с подробными характеристиками.

— Над чем теперь ломает голову Цыдып Доржиевич? — подсел к столу Алексей.

Цыдып Доржиевич взял со стола две прядки шерсти.

— Вот эта шерсть с забайкальской овцы. Она дает выход чистого волокна до сорока семи процентов. А эта шерсть австралийской овцы. Она дает выход-чистого волокна до шестидесяти восьми процентов. Видишь, какая разница.

Пять лет назад мы в Австралии закупили несколько баранов-производителей. И получили уже три потомства.

— И какой результат?

— Результат обнадеживающий. У помесного потомства улучшилось качество шерсти, выход чистого волокна увеличился почти до десяти процентов. А это дополнительно сотни тонн шерсти.

— Маленький процент оказался большой горой.

— Но есть но. При малейшем ухудшении кормления помеси резко снижают продуктивность. Корма, Алексей Петрович, нужны. Иначе большое дело загубим.

— Выходит, жизнь завязала нас с тобой в один узел. А нашу забайкальскую породу, значит, побоку?

— Пошто? Я продолжаю работать над улучшением породности забайкальской овцы. В среднем мы уже получаем по пять килограммов шерсти с овцы. В этом году из-за недостатка кормов, по моим подсчетам, недополучим с каждой овцы по пятьсот граммов шерсти, значит, потеряем двести пятьдесят центнеров.

Алексей встал, прошелся вдоль столов, потом остановился перед Цыдыпом Доржиевичем.

— За один год я не смогу накормить твоих овец. Не меньше трех лет для этого понадобится.

— А мы так сделаем: вначале создадим нормальные условия помесным овцам и элитным отарам забайкальской породы, а потом и до остальных очередь дойдет.

— Ты мне составь карту, где и какие отары находятся. А я подумаю, что мне делать.

— Хорошо. И еще меня тревожат овцеводческие комплексы.

— Это интересно. — Алексей сел, закинул ногу на ногу, достал папиросу.

— Когда мы создавали новую породу овец, думали только о шерсти. Шерсть-то высокого качества получили, но в животных убили материнский инстинкт. Как-то приезжаю в комсомольско-молодежную бригаду во время окота. Слышу, в кошаре музыка играет. Захожу. Овца стоит во дворике, перед ней магнитофон. Спрашиваю парней:

— Что это за самодеятельность у вас?

Они отвечают:

— Такая зловредная овца попалась. Пока музыка играет, она подпускает к себе ягненка, а так прогоняет его.

Вот из-за таких музыкальных маток каждый год гибнет не одна тысяча ягнят. Теперь представь животноводческий комплекс. Ягнение организовано туровое и в сутки будет до двухсот ягнят. Из них одна треть маток — нелюбок, которые не принимают ягнят. Чтобы приучить шестьдесят маток к ягнятам, потребуется около десятка людей. А овец-то будет в комплексе несколько тысяч. Всей деревней придется работать во время окота.

— Ты не сгущаешь краски?

— Самую малость. Суть та же: музыкальная овца — это беда наша.

— И какой же выход?

— Выход один — вернуть овце материнский инстинкт, чтобы она сама могла обрабатывать ягненка, как это делают дикие животные. Для этого потребуются годы.

— И с чего же ты думаешь начинать?

— С овцеводческих комплексов. Надо сформировать в них такое стадо, чтобы туда ни одна музыкальная овца не проскочила.

Цыдып Доржиевич встал.

— У тебя, однако, от своих дел голова кругом идет.

— Ничего, мне и твои заботы знать надо.

— Узнаешь все. Теперь чай пошли пить.

Нина Васильевна открыла капот у машины, чтобы остыл немного мотор, и присела под кустом ивы. Онон, как и тысячу лет назад, гнал свои темно-синие волны среди угрюмых гор. В немом молчании застыли перед ним серые утесы, заросшие мхом, склонились столетние сосны на тяжелых кручах хребтов. И никто не смел нарушить эту великую поступь жизни.

Нина Васильевна смотрела на убегающие волны, и какая-то непонятная грусть ложилась на сердце. Вот так же стремительно протекла ее жизнь. Нет, упрекнуть ей себя не в чем. И в горе и в радости она была вместе со своим народом, жила только его думами, его заботами.

Но что случилось сейчас? Почему неспокойно на душе? Точно виновата перед кем-то. Много лет она исподволь готовила из сына себе смену. И радовалась, что они понимают друг друга с полуслова. Но приехал Алексей и точно отодвинул от нее Ивана.

«Ты уж начинаешь говорить Алешкиными словами». Видишь, Ваня, я и сегодня должна была говорить о том, что сделал Алеша, а не ты. А ты ходишь как в воду опущенный. На БАМ собрался. Алеша у тебя не Анну отнял, а силу жизни. Такой ты нигде не нужен. Это ничего, переболеешь, Ваня. Только Алешу тебе догонять придется. Вон как он шагает. Вторым тебе никак нельзя быть. Будь у Алеши свободные руки, он бы еще не так развернулся».

Нина Васильевна подумала так и испугалась собственной мысли. Не это ли ее тревожило последнее время?

Набежал ветер, обдал Нину Васильевну прохладой, зашуршал листвой. Невдалеке звонко закуковала кукушка. «Только этого не хватало, обузой для людей стать. А может быть, умела честно жить, умей вовремя уступить дорогу более сильному. Выдумываю я все это. А если Алеше действительно тесно? А что, в самом деле, пойти ему председателем колхоза в «Пограничник». Народ его знает, изберет. А я потом Ване сдам свой колхоз».

Нина Васильевна встала, сорвала цветущую ветку черемухи, поднесла к лицу.

«Нет, не годится, да и что это я? Не горит же. У каждого дел столько, хоть отбавляй».