Нинель Громыко - Комсомольский комитет

Плавная речь Бориса Исмаиловича прервалась.

— Теперь лично о Соболеве. Мне кажется… всем известно, что у него произошло в семье. Где… как не в личной жизни, во всей… во всей своей многогранности проявляется человек?

Вдруг Игорь понял, что Борис Исмаилович только старается показать, что ему больно и мучительно говорить. Игорь заметил, как покраснела и высоко подняла голову Лена Лучникова, как с неопределенным выражением на лице Пурга перебирает какие-то бумажки на столе. Ира Яблокова нервно сжала рукой колено. А Евгений Картавых, которому Чирков, должно быть, намекнул, что он будет выступать именно так, и, может быть, даже попросил его выступить в поддержку, буравит Чиркова хмурым, непрощающим взглядом.

Чирков продолжал:

— Мы доверяем человеку воспитание тысяч и тысяч наших людей. А он собственную жену довел до того, что она от него сбежала.

Чирков говорил еще долго, опять перейдя к общественным делам. Но Игорь уже плохо слушал его.

Ему показалось, что вот сейчас он понял Чиркова. Чиркову нужны люди, с которыми легко и просто работать, которые дают возможность спокойно и быстро идти вперед от должности к должности. «Красиво говоришь ты о строительстве коммунизма, Борис Исмаилович! Только коммунизм ты хочешь строить в беленьких перчатках!»

Неожиданно слова попросил Ушаков. Соболев слышал, как он с Чирковым уславливался, что на бюро выступит кто-то один из них.

— Товарищи, я вам прямо признаюсь, — не спеша заговорил Ушаков, — что я уже лет с десяток, наверное, не бывал в горкоме комсомола. И вот нам с товарищем Чирковым пришлось почти две недели провести среди комсомольцев нашего города. Знаете, я помолодел за это время. Не буду с тобой спорить, Борис Исмаилович, — Ушаков повысил голос. — Не буду! А расскажу лучше один случай. Был у нас на транспорте парнишка. Чумазый вечно ходил, жил у тетки и был неприкаянный какой-то. Потом, когда появились у нас кружки баянистов, начал заниматься и очень скоро стал музыкальным корреспондентом в этой… ну как ее, — Ушаков сделал паузу и смешно пощипал усы, — в световой газете…

Вдруг озорной улыбкой улыбнулся Евгений Картавых. Слегка приоткрыв рот, слушала Ушакова Ира Яблокова.

Облегченно улыбнулась Лена Лучникова, взглянув на Соболева. Ушаков переступил с ноги на ногу, снова пощипал усы.

— Прохожу я на днях по нашему железнодорожному поселку. Думаю, что за какофония? Возле одного дома — песни, визг, смех. Целая толпа собралась. И частушки. Такие залихватские, озорные частушки… — Ушаков потер усы и словно приподнял их. Улыбнулся торжествующе и непринужденно. — В том доме одна чета молодая живет. Мать у них есть… Они с ней плохо обращались, прямо скажем, выгоняли из дому. Про них, про дрянных людишек, частушки придумал вот этот самый парень. И вот после того как комсомольцы собрали всю улицу и высмеяли молодых людей, они мать поместили в лучшей комнате. На другой день старушка приходит к начальнику вокзала: «Спасибо тебе, родной, за твоих комсомольцев. Уж что я им такое сделала, за что они меня, старуху, так уважили, я и не знаю». Заинтересовался я пареньком. Вот и выяснилось, что все началось с кружка баянистов. Они ведь сейчас во всех организациях есть, верно, что ли, Соболев?

Этим вот и взял меня за сердце новый состав горкома комсомола. Формы ищут не ради формы. А чтобы до каждого дойти. Но пусть они не думают, что все сделали: многих они привлекли, но немало народу пока еще не заинтересовали. Над этим горкому комсомола обязательно нужно подумать!

Тут Федор Рудаков, он опоздал на бюро и стоял у двери, словно подпирал притолоку, крикнул:

— Так, так, Лев Кузьмич, крой нас, крой за недостатки, чтобы не зазнавались!

— Не хулигань, Федор! — оборвал его Ушаков.

Чирков устало сказал:

— Ну вот вам, пожалуйста, член пленума горкома комсомола.

Рудаков буркнул:

— А что я такое сказал!

Пурга поднялся:

— Молодой человек! Вы где находитесь?

— Я извиняюсь, Артем Семенович.

Ушаков заканчивал свое выступление.

— А выводы мои… выводы мои самые хорошие, — добавил Ушаков.

Слова попросила Мария Емельяновна, председатель артели «Красный металлист», полная женщина с добрым настороженным лицом.

Все время предупреждая, что она будет говорить «коротенько» и что она не стесняется «резать правду в глаза, только не обижайтесь, товарищи!», Мария Емельяновна сказала, что у нее такое мнение: надо прислушаться к тому, что говорил товарищ Чирков. Их девчата, из «Красного металлиста», тоже принимали участие в рейдах. На чугунолитейном заводе тоже были. И хотя горком партии и вынес правильное решение, но нужно ли было девчат из артели отрывать от своих собственных дел…

— От каких дел? — не вытерпел Картавых.

— От своих собственных, — повторила Мария Емельяновна, — от нашей организации. Ведь что теперь получается: то к нам прибегают молодые люди из артели «Красный швейник», то из «Ударника». Дела у них какие-то, советы. В горкоме партии говорят о руководстве, а они, если коротенько сказать, такую бурную деятельность развили, что за каждым и не уследишь. Мало ли чего могут натворить?

Второй секретарь Мамонтов возразил Марье Емельяновне: «Разве нашим комсомольцам обязательно нужна нянька?»

Пурга слушал, хмурясь, но хмурился он одними бровями: лицо оставалось светлым.

Молчал, ероша волосы и с любопытством глядя на Марью Емельяновну, Русаков, прилетевший на бюро из Озерной на самолете.

Председатель горисполкома Василий Кириллович Шибутов аккуратно выбил трубку и попросил у Пурги разрешения выступить.

Шибутов сказал, что Марья Емельяновна напомнила ему иных деятелей, которые комсомолом пытались руководить при помощи веревочек: одну дернут — чтобы училась молодежь, другую — чтобы «решала производственные вопросы». Шибутов говорил, словно нанизывая на один стержень, легкие, непринужденные и в то же время какие-то особенно значимые слова — о том, что в наше время немыслимо и предположить, чтобы комсомольцы видели свет не дальше собственного окошка, хоть и глядит это окошко из учреждения, а не задернуто тюлевой домашней шторой. О Борисе Исмаиловиче Шибутов просто сказал: «Борис Исмаилович чего-то тут хитроумное завернул… Ну, ему по молодости простительно». Закончив свое выступление мыслью о том, что комсомол не всегда прививает своим воспитанникам гордость, честность, что не со всей беспощадностью объявлена война мещанству, Шибутов очень подробно рассказал про несколько своих встреч с детьми, о том, что есть родители, которые бьют детей либо ведут себя друг с другом грубо, бестактно, нечестно. Дети невольно перенимают у них эти качества, пришедшие в советскую жизнь из старого мира. Шибутов спрашивал: «Разве справиться нам одним, скажем, старикам, без помощи молодежи с таким вот наследием?»