Нинель Громыко - Дойна о Мариоре

И снова весна… Совсем другая новая весна…

Мариора на мгновение зажмурилась, потом вздохнула и стала дописывать письмо:

«А еще прошу извинить меня, я имею спросить у тебя совета. Я пришла к председателю колхоза, Семену Ярели, говорю ему: имею желание работать бригадиром в колхозе, так же как Вера. А он отвечает, ты в клубе должна, потому ты заведующая и хорошо справляешься. В клубе у нас сейчас очень хорошо, это правда, есть и книги, и музыка, и кинофильмы часто показывают. Только в воскресенье всем места не хватает, поэтому новую касу будем строить под клуб. Я говорю: Домника Негрян теперь тоже после ликбеза грамотная и ей можно доверить заведование клубом. Семен Ярели ничего, в хозяйстве старается, только меня не понимает. Он говорит, что если я очень хочу, он примет меня, но чтобы я еще подумала, потому что я не права. А я отвечаю: в колхозе просто так работать нельзя, колхоз любить нужно, и знать, как работать, и людям пример показывать. Ведь наши люди, кроме нас троих, не видели прежде колхоза, не знают, что вместе можно хорошо работать. А мы с дядей Тудором и дядей Филатом часто про Журы рассказываем. Агроном тогда говорил: будем хорошо работать — будет хороший колхоз и все заживем хорошо, а если плохо работать — все будет плохо. От нас же зависит, скоро мы станем жить так, как в «Партизанул рош», или нет. Я секретарь комсомольской организации, я буду хорошо работать, комсомольцы тоже, и тогда урожай хороший на своих участках будем иметь, все посмотрят — тоже захотят работать так, как мы, потому что увидят: польза большая. А если захотят и будут стараться, значит добьются богатого урожая. Правду я думаю?..»

Мариора сняла с перышка налипшую соринку, улыбнулась, вспомнив, как долго не могла привыкнуть писать ручкой, и продолжала:

«Напиши, как ты думаешь, Андрей? Ой, и много же я тебе написала, Андрей…»

И снова задумалась. В последнем письме Андрей писал, что его перебросили на кишиневский аэродром, он с другими летчиками будет бомбить лед на Днестре, чтобы не было наводнения. Возможно, полетит и на Реут. Скоро ему должны дать отпуск, тогда он обязательно приедет в Малоуцы… Он очень соскучился по ней, Мариоре…

Придерживая на коленях листок, Мариора закинула голову; весенний, теплый ветер ласкал лицо, пел и смеялся в ушах; она тряхнула косами и стала быстро писать:

«…а свою работу ты делай как следует, и уж когда будешь иметь освобождение…»

— Фа, сколько написала! Наверно, ты уже очень грамотная! — весело сказал кто-то над Мариорой. Она вздрогнула, подняла голову. У крыльца, улыбаясь, стоял Кир.

— Андрею пишешь?

— Да. Ну какая я грамотная! Как начнет Иляна письмо читать, на каждой строчке ошибки. Потом переписываю, — смущенно сказала Мариора. И радостно добавила: — Наконец-то ты в Малоуцы заглянул, Кир!

— Ну, что Андрей пишет — скоро к нам приедет?

— Пишет — к майским праздникам обязательно.

Киру шел уже двадцать четвертый год. Но в представлении Мариоры он еще мальчишка, задира и шутник, мастер на все руки. Поэтому порой она удивляется, что Кир уже член партии и секретарь райкома комсомола. Он для солидности даже маленькие усики отрастил. Через плечо у Кира туго набитая полевая сумка, из нагрудного кармана пиджака торчит карандаш. После ранения под Берлином Кир около года пролежал в госпитале и все-таки плохо владел правой рукой. Но об этом он никогда не говорил и морщился, если напоминал кто-либо другой.

Сейчас, сев рядом с Мариорой, Кир сказал, что он приехал в Малоуцы выяснить, как идет подготовка к севу в колхозе. Заодно побывает у родных: давно не виделись.

— Мать обижается, а работы так много, никак не выберусь, — виновато проговорил Кир. И тут же горько пошутил: — Виктора нет, он бы при ней домоседом был.

— Где он сейчас, как ты думаешь? — спросила Мариора.

— Очевидно, когда румыны отступали, с ними за Прут подался, — нахмурившись, ответил Кир.

Мариора махнула рукой; говорить о Викторе не хотелось.

Волнуясь, она передала Киру свой разговор с Семеном Ярели. Кир слушал ее внимательно, задумчиво вычерчивая что-то носком сапога на мокром снегу у крыльца.

— Если уверена, что здесь будешь полезнее, — ты права, я думаю, — сказал он. — А ты в сельсовете не говорила?

— С баде Филатом? Ну да, советовалась. Он тоже говорит: правильно…

— Ну, а как он сейчас живет?

— Живет-то? Вчера с Лизой, с женой его, разговаривала: жалуется на него.

— Ну?

— Как председателем сельсовета выбрали, так дома его только ночью видит. Верно: то в селе у него дела, то в город уедет. Беспокойный очень. Говорит: «Хочу, чтобы у нас люди жили, как в Журах до войны. А может, еще лучше». Пять породистых лошадей для колхоза выхлопотал, и на посев кукурузу какую-то особенную, элита называется, сорт «белый зубовидный». Нашему колхозу МТС в первую очередь трактор дает. А ему все мало. Нужно, говорит, чтобы свое электричество у нас было. Электростанцию бы на Реуте выстроить. Вот Лиза и жалуется, нет от Филата никакого покоя!

Кир рассмеялся.

— Ну, а ты как живешь?

Мариора, улыбаясь, подняла на Кира глаза.

— Хорошо… Конечно, нехваток много, да ведь что ж: всего год после такой войны. Работать много приходится, но ты понимаешь, Кир, мы сами хозяева! И никто у нас на шее не висит. Власть наша! Руки есть, голова на плечах — дай срок, так заживем! А когда знаешь это, ведь работать одно удовольствие.

— Да, — задумчиво сказал Кир. — Вот кадры надо растить. Растить, отбирать. Это сейчас тоже главное. Может быть, самое трудное.

Говорили о делах, о людях. А на лице Кира нет-нет да и скользнет озорство; Мариоре кажется: прежний Кир сидит перед нею.

— А ты вырос… Красивый… Небось девушки засматриваются? Жениться еще не думаешь?

Кир рассмеялся.

— Рано. Маленький. В этом году седьмой класс только окончу. Вон книжки все таскаю, — Кир показал на сумку. — А потом в техникум пойду учиться. А ты что, — Кир прищурился, — замуж надумала?

Мариора покачала головой.

— Нет еще. В этом году у нас вечерняя школа сельской молодежи должна открыться. Учиться пойду.

— Непременно откроется. В какой же класс думаешь?

— В третий. Читать и писать уже умею.

— Дело… — Кир помолчал прислушиваясь. — Реут тронулся, — сказал он.

— Уже? Я днем проходила — еще не было.

— Пойдем посмотрим! В колхоз я завтра пойду.

Мариора радостно согласилась:

— Пойдем!

Проходили мимо строящейся конюшни. Возле нее колхозники месили глину, тесали камень, вязали камыш. Тут же, споря о чем-то с пожилым колхозником, стоял Семен Ярели.

— Добрый вечер, баде Семен! — крикнул ему с дороги Кир.

— Добрый, добрый, — живо повернулся к нему Семен, приподнимая широкополую шляпу.

— Как дела, баде Семен?