Нинель Громыко - Дойна о Мариоре

— Хорошо! Зайдешь к нам?

— Непременно. А дома как?

— Новость есть: Катинка отелилась. Бычок. Красавец! Приходи посмотреть.

— Приду, — пообещал Кир. А Мариора тихонько засмеялась, вспомнив, как два года назад Семен ходил в Инешты просить Бырлана не работать на Катинке. Корову вернули Ярели сразу же после освобождения. Но тут же Мариора нахмурилась, передернув плечами, быстро обогнала Кира. Вспомнился вчерашний спор с Ярели…

Кир поравнялся с нею. Шли полем, потом лугом. Мариора сняла платок, и ветер трепал ее волосы.

— Говорят, в городе на площади дома восстанавливают? — спросила она.

— Да, — оживленно сказал Кир. — Я тоже вчера на стройке был. Сахарный завод у нас закладывают. И пединститут достраивается. Этой осенью должен открыться. В Молдавии свои вузы будут, а? Великое дело! Ведь мы до сих пор направляем в села учителей с тремя и четырьмя классами образования. И ничего не поделаешь! Не может же левобережных педагогов молдаван на всю Бессарабию хватить!

Зашло солнце. Небо на востоке медленно синело, а на западе, над вершиной холма, что поднимался за Реутом, у края земли еще цвел закат: на зеленеющем небе рассыпались ярко-оранжевые, малиновые, золотые облака. Краски были так ярки, что слепили глаза.

— Ты видел салют? — вдруг спросила Мариора.

— Видел. Два раза, — ответил Кир. — А что?

— Это когда какая-нибудь радость: праздник, победа, да?

— Да.

— Похоже на салют? — Мариора показала на небо.

Кир посмотрел, улыбнулся.

— Похоже, — задумчиво, точно разговаривая с собой, сказал он.

Подходили к Реуту. Слышался негромкий ровный шелест бесчисленных головок камыша и папоры, оставшихся несрезанными, скрежет льда, упорный и неторопливый. По берегу бегали дети. Туда же сходились взрослые: всем хотелось посмотреть, как воюет со льдом река. Как всегда, где-то под сердцем гнездился страх. В этом году много снега, много льда. Не было бы наводнения…

Как все переменилось! Лишь искореженный, заржавленный грузовик, со времени войны так и оставшийся у обочины дороги, напоминал о том, что было, а вокруг так привольно зеленели уже успевшие скинуть снег поля и так буйно, прямо из скелета машины, тянул высокие нежные стебли олиор, с кисточками розоватых листьев на макушке, что хотелось лечь на землю, прижаться к ней, как к самому дорогому на свете, и лежать долго-долго…

К берегу Реута уже нельзя было подойти, вода захлестнула луг, поднялась почти до самых головок камыша, золотой чащей стоявшего в плавнях.

Вода в реке потемнела, она кипела и пенилась, неся на себе бесчисленное множество больших и маленьких белых льдин, голубых на изломе; кое-где на них лежали серые шапки нестаявшего снега. Льдинам тесно было в реке: мчась вперед, они теснились, почти скрывая под собой воду, со скрежетом напирали одна на другую, и река все громче ревела множеством сильных, гулких голосов. Принимая в себя звенящие ручейки, что сбегались к ней со всех сторон, она на глазах становилась шире и шире и все торопилась вперед, в голубую даль холмистых полей.

— Как напирает вода! Уж не затор ли где, помилуй, господи! — услышала Мариора боязливый голос сзади и, обернувшись, увидела Анну Гечу. Она не отрываясь смотрела на реку.

А вода все напирала. Льдин скапливалось все больше и больше. Они скрежетали, точно огромные жуки в закрытой коробке, и все ожесточенней налезали друг на друга.

Кир взял Мариору под руку, и они отошли на несколько шагов назад, иначе одна из льдин, что прямо лезла на берег, ударила бы их по ногам. Мариора увидела, как куст вербы, который рос у берега, вдруг накренился, срезанный льдом, и исчез под ним. Секунда — и на том месте, где рос куст, колыхался на воде лед.

— Затор! — вдруг истошно крикнула Анна Гечу. Мариора оглянулась. Анна, высоко поднимая ноги, — они вязли в мокрой земле, — бежала к селу. Все, кто был на берегу, побежали тоже. Вода двигалась им вслед.

Наводнение…

Мариора почувствовала, как внезапно ослабели, задрожали ее ноги. Она видела, как побелел Кир. Но они не успели сделать и шага, как быстро нарастающий рокот заставил их посмотреть вверх.

Летел самолет. Низко, совсем низко… На синеющем небе ярко выделялись его серебряное тело, красные звезды. Самолет летел на Реут.

— Может быть… это… Андрей?! — неровно звенящим голосом воскликнула Мариора.

— Может быть, — согласился Кир, сильно сжав ее руку.

Через несколько минут на Реуте, правда гораздо левее Малоуц, стали ухать взрывы.

Глядя вверх, Мариора и Кир не заметили, как вода добралась до них, намочила ботинки. Они посмотрели себе под ноги, лишь когда вода стала уже спадать. Мутная, вспененная, она отходила быстро, освобождая черную землю с желтой, прошлогодней, кое-где уже зазеленевшей травой.

— Ох!.. — облегченно выдохнул Кир, вытирая рукой вспотевший лоб.

А самолет уже летел обратно. И вдруг Мариора с Киром увидели: пролетая н-ад селом, самолет сделал круг, и, приветливо покачав большими серебряными крыльями, быстро набрал высоту и полетел дальше.

А Мариора, радостно вскрикнув, протянула ему вслед руки и закричала громко, точно летчик мог услышать ее:

— Андре-ей!

Стало холодно. Весна готовилась к короткой ночи. Готовилась утром с новыми силами поить Молдавию живой водой, заливать солнцем, чтобы через несколько месяцев эти дары превратились в тугие абрикосы, в нежные душистые персики, рассыпались сочными грушами и яблоками, золотой айвой, налились на бахчах дынями, повисли ожерельями тутовых ягод, тяжелыми гроздьями винограда, превратились в кремень орехов, вызрели пшеницей и кукурузой…

Реут, точно прорвав плотину, бурно и весело бежал своей дорогой.

И в сердце Мариоры тоже шумела весна.

1946—1951 гг.

Лайцы — широкая лавка, которая как бы опоясывает стены комнаты.

Каса — молдавская, большей частью саманная хата, дом; это же слово употребляется у молдаван и в значении «комната».

Фа — обращение к женщине, девочке.

Нотарь — секретарь сельского управления, сельский писарь, нотариус.

Домнуле — господин (молдавск.) .

Фрумос — красивый. Фэт Фрумос — героический персонаж молдавского фольклора.

Стрымбэлемне — буквально: наклоняющий деревья; персонаж молдавского фольклора.

Татарбунары — местечко на юге Бессарабии. В 1924 году здесь вспыхнуло мощное крестьянское восстание (охватившее также близлежащие села) против оккупации Бессарабии боярской Румынией. Восставшие захватили власть в свои руки и объявили в Татарбунарах советскую республику. Но восстание было потоплено в крови. Сотни повстанцев были убиты, сотни сосланы на каторгу.