Рафаэль Альберти - Война начиналась в Испании

И наконец, о радость!
Придите посмотреть! Глаза раскройте! И напрягите слух!
А языки пусть говорят погромче на том наречье тайном,
что, волнуя, приводит нас в движенье.

О, говорите, говорите с миром.
Со странами, что молча наблюдают.
Пусть человек подумает о смерти.
Придите, мы вам кое-что покажем:

дымится город, и дома в руинах, а улицы — скопление обломков,
а вот проспект, где поселилась смерть.
Вот люди, потерявшие детей, родителей, мужей, и жен, и братьев.

Придите, подойдите к нам поближе, узнайте нас, и мы хотим узнать вас,
открыты наши руки для объятья.
Придите же и разделите с нами наш кров и хлеб.
Придите к нам, придите, чтобы забыть все то, о чем грустили,
нет грусти среди нас, но только скорбь глубокая и
радость просветленья.

Все мы — мужчины, женщины, — что раньше любили свои
грязные конуры,
сегодня спим в таких же иль похожих, но в них теперь
вдыхаем воздух братства
и хлеб едим, такой же, как вчера, но ставший ныне
знаком единенья,
ведь все живем мы в городе, где ныне неистовствует
смерть.

И
в окруженье злобной темной смерти, что нам упорно
расставляет сети,
мы все — мужчины, женщины и дети — сегодня снова
стали Человеком
перед лицом братающей нас смерти.

И злобу забываем мы подобно тому, как забывают о
ребенке, чтоб взрослый мог свободно умереть,
и забываем грязь домашних дрязг, назойливых и темных,
застойное тягучее смиренье и буржуазный тягостный наш быт…

О, это восхитительное чувство опасности, что в имени твоем!

О нет. Нет, никогда.
Вам не добраться до ее ростков кощунственной рукою.

Нет, прежде пусть погибнут чувства сыновьи и
родительские разом.
Пусть рухнут города, что создавались трудом на протяжении столетий,
в прах обратятся улицы и зданья от взрывов буйного
слепого гнева.

И пусть умрет любовь,
та мелкая корыстная любовь, что нам, как собственность,
чужда и ненавистна,
но пусть зажгутся радостью глаза при виде чистоты твоей и блеска
и твой полет орлиный заставит сладко замереть сердца.

Пусть камня не останется на камне, но Ты останься с нами,
навек живая силой нашей смерти, достойной и
свободной.

Убегают часы
и уводят тебя за собой
навсегда. Ты — летучий корабль,
натянувший последний канат
ради далей без трав и границ.
Ты обрубишь концы
и, отброшенный бурей минут,
под раскаты глухой тишины
улетишь за пределы времен,
в бесконечность, где тысячи глаз,
перед ужасом жизни твоей
застыв, возвестят о тебе.
Ты пока еще здесь —
дыханием спекшихся губ
и незримым целителем ран,
но, подхваченный вихрем часов,
ты растаешь, как легкий туман,
распушенный над сонной рекой,
ты не явишься горечью дня
на изрытых железом полях,
и забудется имя твое,
затерявшись в бесстрастной толпе
бесконечно коротких секунд.
Когда трепетный шаг
подведет тебя к краю земли
и с последним ударом часов
злая вечность поглотит тебя —
кровь из трюмов бездонных твоих,
груды с жадностью принятых жертв,
превращенные в копоть и дым
из десятков натруженных труб,
всё, что звать приходилось нам «жизнь»,
годом прожитым мы назовем,
слабой памятью высветив даль.
Будь же славен вовек,
разрушитель без чувств и страстей,
выпускавший людские сердца
в небо стаями призрачных птиц,
потому что тоска твоих дней,
в красных маках, под шепот руин,
убегает от нас навсегда.
То последняя ночь,
и в холодных окопах бойцы
вспоминают тебя, колдуна,
что исчезнет вот-вот, увозя
с мертвецами последний вагон.
Будь же славен вовек,
грудь из камня и огненный меч,
потому что прощанье с тобой —
это светлый источник надежд
на преемника жизни твоей;
уходи — пусть надежды парят
над пустой и холодной страной…

Да сгинут навсегда смиренные душой
и те, кто жив лишь гордостью своею,
ест хлеб чужой и пьет чужую кровь,
кто прожил жизнь, не поднимая глаз,
и не увидев лунного сиянья,
и не узнав, как трудится кузнец,
чтоб, резвые, легко бежали кони.

И да не будет более в Испании
писателей, банкиров, коммерсантов,
изысканных, как профиль на монете.
Пастух с незамутненными глазами,
силач каменотес,
простой строитель
и смуглолицая красотка жница
сейчас моими говорят устами:
Все будет светлым, ясным, как вода,
возвышенно-свободным, как полет,
как одинокого орла паренье.
Такой достойной будет радость, величественной — скорбь,
какие были у друзей ушедших,
что, умерев, навек остались с нами.
Сроднится все слияньем разной крови и слаженным
биением сердец.

Да сгинут,
да сгниют холодные светила,
вечно бесплодные жрецы досуга,
что сеют скуку криком и кривляньем
капризных выродившихся павлинов.
Да сгинут все они,
наш воздух пощадят своим дыханьем,
наш хлеб и молоко не оскверняют,
да не пригубят нашего вина.

И в сладкий кус, у жизни взятый с бою,
да не вонзит гнилые зубы тот,
кто не знавал усталости и боли,
кто не делил свой кров с тенями павших братьев,
не испытал совместного усилья, нам хлеб дающего,
и радость, и свободу,
и Родину с ее землей и нивой, простором, городами и людьми.