Рафаэль Альберти - Война начиналась в Испании

— Вот она!

Слабый, но быстро нарастающий свист. Звук растет, как пирамида, которую начали строить с верхушки. Молния и гром. Красное пламя и грохот. Неожиданное извержение земли, настоящий вулкан, который сотрясает и рушит стены, клонит к земле, срезает и рвет с корнем виноградные лозы, корежит железо, ломает и ровняет с землей фундаменты; терзает, кровянит, потрошит, сбивает с ног и швыряет оземь живые существа, за какую-то долю секунды превращая их в бесформенную груду мяса и лужу крови. Сжигает, ломает, сплющивает автомашины, вдребезги разбивая стекла, по частям разносит двухколесные повозки, разваливает стены, отрывает колеса, заставляя их вертеться волчком, в порошок стирает камни; вырывает из оглоблей мула, вспарывает живот собаке, уничтожает виноградники, размочаливает раненых и убитых; убивает девушку и увечит пограничника, искавших убежища возле меня, подкашивает двух-трех стариков и какую-то женщину; метрах в десяти от меня обезглавливает республиканского гвардейца и вырывает его печень, кусок которой повисает на моих ветвях; швыряет в оросительную канаву трех детей; вырывает траву и обрывает листья на пятьдесят с лишним метров вокруг; развалив стену какого-то дома, обнажает алкорские изразцовые фризы; загрязняет воздух, поднимая пыль на сто метров над землей; срывает с мужчин одежду, вот как с этого, что лежит передо мной, обнаженный, в одних шелковых носках в обтяжку, мужские причиндалы вдавлены в тело, кишки и прочие внутренности наружу — и все еще жив, ребра вдавлены в легкие, лица нет (где же оно?), мозги на своем месте, они видны, на черном, как порох, теле — ни единого волоска.

Мой самый толстый сук треснул и покоробился, много сучьев обломилось и попадало на землю. На одном из тех, что остались, висят цветные ленты и черный платок. В пыли, окутавшей поле, возникают звуки, похожие на вой. Поют петухи. Пропитанную острым запахом пыль прорезают крики. Задыхаясь, я вижу, как люди начинают шевелиться. Кровь. У меня все болит. Кровь. На земле пыль, кровь, куски железа, ветки, битое стекло. Теперь меня можно подстригать как угодно, от меня осталась третья часть. Кровь, кровь. Пыль висит в воздухе, будто сам воздух обратился в пыль. Люди начинают звать друг друга. Стоны, рыдания, икота и кровь, кровь. Теперь уже видны платки. Едкий, острый, терпкий запах. Люди движутся в желтой пыли, пыль у них на плечах, на голове, все седые, старые. Двое тащат что-то вроде кровавого мешка — там, где была голова, свисают кровавые ошметки, ног тоже нет, — кладут эту ношу у моего подножья. Вся земля пропитана кровью. Подъезжают санитарные машины, из них вынимают плетеные ивовые корзины, желтые снаружи, серые внутри от высохшей крови, в них складывают отдельные куски мяса, какие находят, больше всего ног. Целые трупы сваливают в кузов грузовика; машин не хватает, и раненых кладут поверх трупов.

Санитарные машины уезжают, позванивая в колокол. Уже прибыла рота саперов, чтобы очистить шоссе от обломков и веток, идут крестьяне собирать дрова, люди выбираются из укрытий, плач усиливается. Думаю, что я смогу выжить без подпорок.

Две девушки идут в город по грязи и крови.

— Я о войне вообще не думаю, не хочу. За меня есть кому подумать. Остальное как-нибудь переживу. — И, повернувшись к подруге: — У меня терпения хватит.

Понемногу из тысячи ручейков образуется окутанный дымом поток, толпа теней, словно плывущих по воздуху.

Вот едут двое любопытствующих: французский журналист, которого я знаю, потому что он каждую неделю уезжает в пустой машине, а возвращается в набитой буханками хлеба и кульками, и какой-то испанец, всегда пьяный вдребадан. Последний смотрит на дорогу, на воронку справа от меня и разглагольствует перед французом:

— La paix et l’ordre dans la justice! [64] Мир и порядок в рамках справедливости! ( франц. ) Чего тебе еще, сытый полишинель? Чего еще? С тобой говорит мертвец, один из тех, которых вы создали своими собственными руками. Мертвец. Человек, погубленный вашим миром за счет уступок, непротивления, невмешательства, миром для гермафродитов. «Если можно сохранить мир любой ценой, это надо сделать». Как же ему не сохраниться! Доказательство тому — я, мертвый и разложившийся, и еще чехи, и те, чья очередь придет позже, только этого нам и не хватало. Я теперь верю, что мир будет сохранен, идиоты, слепцы, от страху наклавшие в штаны, дурни, зажатые в тисках собственной никчемности, вы лижете им задницы и по-собачьи роете землю лапами, пытаясь скрыть свой позор. «И в июле 1936 года я отдал приказ вмешаться». Ну конечно, дорогой Гитлер [65] Здесь непонятное для меня расхождение в датах. Процитированную фразу Адольф Гитлер произнес 6 июня 1939 года по случаю возвращения из Испании части немецких военнослужащих. Не следует особенно доверять деревьям: они не способны убить и мошку, но интуиция у них богатая. Данный случай — подтверждение тому. — Примечание автора . , а мы помалкиваем, как бы чего не вышло, и папаша Блюм [66] Леон Блюм — социалист, глава французского правительства в 30-е годы. — бум, бум — проливает слезы, мы же умираем. Тридцать месяцев для нас — кровь и камни, тридцать месяцев мы ждали со дня на день, когда же вы поймете, что ваш пиренейский зад стоит двух дюжин пуль и четверти пушки. И вы все, пока еще целенькие и невредимые, надеетесь, что благородные испанцы, наивные ягнятки, будут сражаться на вашей стороне, когда дойдет очередь до вас. Возможно, не один я, дурак несчастный, думаю, что нам ничего другого не остается, как биться на вашей стороне, но таких мало, мало, мало [67] Еще одно заблуждение. Многие испанцы сражались бок о бок с французами. — Примечание автора . . А все остальные испанцы — их миллионы — да еще чехи набьют вам морду, чтоб вы подавились своими теперешними речами, и поделом будет. Так-то, дон Иволь, так-то, дон Бонетэ, так-то, дон Блюм — бум, бум: за дерьмо дерьмом, за дерьмо дерьмом…

Испанец поперхнулся своими последними дерзкими словами, от них его затошнило. Подошел ко мне, мотая головой, оперся левой рукой о мой ствол и изверг содержимое желудка на землю.

— Бедное перно [68] Сорт вина. ! — сказал он французу.

Тот отозвался дружелюбно:

— Ты же знаешь, что народ не…

Испанец, утирая нос тыльной стороной ладони, согласился:

— Да, я это знаю. Нет ли у тебя носового платка? Когда больше года не видишь мыла…

Тот протягивает ему платок, и оба уходят.

— Но ведь правда на нашей стороне.

— Çа t’fait une belle jambe [69] Тебе от этого много проку ( франц. ). .

Это сказал старый француз хромому, который шел с ним рядом. Мои потрескавшиеся ветви обдувает холодным ветром, таким, о котором говорят, что он «режет лицо». Добыча сокола — голуби, ястреба — куропатки, коршуна — воробьи; добыча самолета — женщины, дети и солдаты. Их здесь хоть отбавляй. Меня давно не подстригали. Но если самолеты думают, что со мной можно разделаться бомбами, они ошибаются: самое важное — соки, были бы соки, сучья и листья отрастут. Людям надо бы знать, что оторванная нога отрастет сама по себе. Пройдут дни — и листья зазеленеют.