Вильгельм Мах - Агнешка, дочь «Колумба»

— А вот раз за Бугом, в Усичанах, мужик бабе язык прострелил.

— Да что вы, дедушка. Как же так?

— Слишком длинный был и вечно наружу торчал.

Бобочке волей-неволей приходится проглотить намек, пропустить мимо ушей обидные бабьи смешки. Пытаясь вернуть надлежащее к своей особе уважение, она утихомиривает женщин и сама разрешает все сомнения. Стоило ей перевернуть восковую фигуру, как тень на стене приобрела предельно ясные очертания.

— Кузнец, — подтверждает Бобочка первую догадку, — да только глядите, не молоток это, а наковальня. Наковальней он для тебя будет, Пеля, не молотом — значит, сможешь ты его ковать, как захочешь.

Но Пелю это не радует. Она разочарованно, с пренебрежением пожимает плечами.

— Погадайте мне, бабушка, о том единственном, что у меня на сердце, — тихо просит она.

— Это я тебе так погадаю, без воску. Слушай: решетом воду носить, мешком ветер ловить и о неверном думать — толк один. За кузнеца держись, раз он тебя хочет. Вот и все. Теперь давай ты, Павлина. Погадаю на иголках, для разнообразия.

— Для Павлинки надо шесть иголок, — бормочет Пащукова.

Недремлющий Семен, который как будто не обращает на женщин внимания, сильно рванув струны, заставляет Пащукову замолчать.

Откуда-то появились две иглы. Бобочка осторожно кладет их на поверхность воды, и все кумушки, подражая ей, затаили дыхание. Иглы держатся вдалеке друг от друга, не тонут, все как полагается. И тогда Бобочка торопливо заводит свои колдовские присказки:

— Иди игла к игле… острый острое найдет, за богатого пойдет, а столкнетеся боками, обойдетесь бедняками, если мимо пройдет, в девках семь лет проведет…

Иглы, как живые, потихонечку, то вздрагивая, то замирая, наконец сталкиваются остриями.

— Быть тебе, Павлина, богатой, — объявляет Бобочка.

— Она и так богатая.

— Да чего там… Отстаньте, — смутившись, беспомощно отмахивается Павлинка.

— Шляхтича подцепишь, Павлинка, — вслед за матерью язвит Пеля. — Наверно, Семена.

— Семен выше метит. Может, и доберется.

— Доберется… Сверху больней падать…

— А Павлинке в утешение дочку полугодовалую на крестинах подержит.

Гитара умолкает, и в ту же минуту мокрая тряпка, метко брошенная Семеном, плюхается прямо в миску, обдавая фонтаном брызг разошедшихся женщин. Крик, шум, переполох.

— Пятерых воспитала, — говорит Павлинка, когда стихают смешки и ругань, — и шестая не пропадет. А вас всех, соседушки, раз у вас память такая хорошая, приглашаю на крестины.

Вот когда подымается настоящая суматоха! Не слышно больше ни ветра за окном, ни шума дождя.

— Когда ж это будет? — спрашивает взволнованная не меньше других Пащукова.

— Да в какое-нибудь воскресенье перед рождественским постом. Может, даже и в следующее.

— Глядите, да вы только поглядите… А где? Неужто в Бялосоль с ребенком поедешь?

— В Хробжицы. Надоели мне эти раздоры.

— А не боишься? После вчерашнего?

— Януарий хробжицких защищал.

— Разрешит ли еще солтыс…

Все помрачнели. В воцарившейся тишине неожиданно раздается дрожащий Улин голос:

— А я?

— Тише, ты, — топает Бобочка ногой. И только Павлинка сразу догадывается, отчего встревожилась Уля, и ободряюще ей улыбается:

— Тебя я тоже приглашаю, Уля.

— Раз так, — радуется Бобочка, — я теперь сама себе поворожу.

Она стягивает дырявый войлочный башмак с черной жилистой ноги, поворачивается спиной к двери.

— Порог, порог, — тихой скороговоркой, словно читая молитву, бормочет она, — поворожи мне с ног. Носком к порогу, добрая дорога, а каблуком — разразит всех гром.

Бобочка размахивается и швыряет башмак, и в этот момент раздается стук в дверь. Вроде бы мирно дремлющий дед Лопень с неожиданной резвостью подымает кочергу и отбивает башмак на лету. В приоткрывшихся дверях, поразив кумушек, словно удар грома, стоит, как дьявольское наваждение, новая учительница. Она промокла до нитки, вода стекает с волос, с рукавов. И чемодан у нее мокрый, и кретоновый мешочек хоть выжимай.

— Добрый вечер.

— Добрый… — выдавливает Пащукова. — Вы с каким делом?

Войти она не приглашает, поэтому Агнешка, даже не поставив чемодана на пол, остается у порога.

— Я, скорее, с просьбой. Хочу снять комнату.

— Комнату? — с издевкой в голосе недоумевает Пащукова. — Что? У нас своих жильцов мало? Вот придумала.

— Мне нужно сменить квартиру.

Воцаряется настороженная тишина. На Агнешку устремлены изучающие, любопытные взгляды. В этой тишине, в этих взглядах — холод. Только Павлинка краснеет от огорчения. А Уля, точно притянутая магнитом, вылезает из-под бабкиного локтя и неуверенно, то и дело останавливаясь, потихоньку приближается к Агнешке.

— Нет у меня места, — твердо заявляет Пащукова.

— А что случилось? Чем вам в школе плохо? — язвительно осведомляется Пеля. — Все на месте, под рукой, и справа и слева…

— И тепло, — добавляет Бобочка, — днем и ночью.

Коздронева поперхнулась злобным смешком.

— Зараза! — бормочет у печи старый Лопень, косясь на Бобочку.

— У меня в комнате, — спокойно говорит Агнешка, — будет еще один класс. Вот почему.

— Будет, красотка, будет, — сквозь зубы цедит Бобочка с мстительной непримиримостью, протягивая руку за клюкой, прислоненной к табурету. — Все равно ни одна душа не придет.

— Бабушка! — сдерживая отчаяние, умоляюще кричит Уля. И делает еще шаг к Агнешке, но Бобочка одним прыжком, с необычайным для ее возраста проворством подскакивает к девочке, хватает ее цепкими пальцами и заслоняет своим телом, выставив вперед клюку, словно отгоняя злую собаку.

— Не понимаю я, пани Бобочка, почему вы так против меня ожесточились? — спрашивает Агнешка, стараясь поймать бегающий старухин взгляд.

— Потому что, барышня, ты мне не понравилась.

— Дело ваше. Но вы мне только скажите, я уже второй раз спрашиваю, почему вы этого ребенка, внучку вашу, заставляете мучиться? — И, указав на обвязанную Улину голову, добавляет: — Я и вас, пани Пащукова, спрашиваю, как вы можете на такое смотреть?

Бобочка так и поперхнулась, вместо слов у нее изо рта вырвалось злобное кудахтанье. Раскорячившись, размахивая палкой, она визжит:

— Ты бы лучше собственной головой занялась, у самой там малость не хватает. Думаешь, не видала я сегодня? — Быстро повернувшись к женщинам, она торжествующе объявляет: — Образованная учительница собак учится веревкой ловить, как наш солтыс. Своими глазами в осиновой роще видела! Вот какая умница. Пойдем! Уля! — сердито подталкивает она девочку. — А то меня с души воротит, как я на нее погляжу. Не слушайте вы ее, бабы.

Толкая перед собой Улю, старуха проходит мимо Агнешки, палкой распахивает приоткрытую дверь и уже в сенях, громко сплюнув, хлопает ею изо всех сил.