Вильгельм Мах - Агнешка, дочь «Колумба»

Так было до четверга. А в пятницу вечером к ней пришли гости — Пшивлоцкая и Зависляк. Несмотря на внезапное охлаждение отношений, Агнешка ждала Лёду, но уж никак не рассчитывала увидеть у себя Януария. В душе она даже удивлялась, почему Лёда так долго не отвечает на первый визит вежливости, который она нанесла соседке на следующий день после переезда. Пшивлоцкую Агнешка, как она втайне и рассчитывала, дома не застала, и принимал ее хмурый и вялый Тотек. Этот маленький Байрон начал уже слегка раздражать Агнешку. Она велела ему передать матери привет, так что та, безусловно, о ее посещении знала. Но тем не менее с ответным визитом тянула целых три дня.

Тут сама собой приходит на ум незначительная, но злополучная история — случай со второй дверью. Вторая дверь в той комнате — вторая дверь здесь. Агнешка тоже не сразу ее заметила, потому что она была снизу доверху завешена домотканым ковриком. А вот в пятницу вечером, вчера, когда она вернулась домой после очередной разведывательной операции в деревне, как раз и объявилась эта дверь, соединяющая — весьма некстати — Агнешкину комнату с квартирой Пшивлоцкой. Кто же оказал ей такую медвежью услугу? Конечно, не Павлинка, достаточно было на нее поглядеть, когда она сегодня утром вошла сюда с завтраком. Агнешка не стала спрашивать у нее, кому обязана. Хотя область домыслов несколько сузилась, места для разных вариантов в ней еще хватало.

А может быть, все-таки это не Пшивлоцкая, разве что она притворяется, а притворяться Лёда умеет. Но вошли они с Януарием через сени. И именно та, вторая, занавешенная дверь сразу привлекла внимание Лёды, и она к ней тут же подошла.

— Чудесно, — одобрила Пшивлоцкая, как только прервался поток первых банальных восклицаний, столь дружелюбных, будто она забыла, какую сдержанность демонстрировала последние несколько дней, и будто о соседстве Агнешки, приятнее, желаннее которого и быть не могло, она узнала только что. — Ведь дверь из сеней вся перекосилась, дуть будет. Я бы посоветовала вам закрыть ее наглухо, законопатить. Верно, Януарий?

— Как вы считаете нужным, Лёденька.

Лёденька. Такая постановка дела сразу вызвала у Агнешки самые дурные предположения. Однако Пшивлоцкая не дала ей вымолвить ни слова.

— Вы, конечно, можете проходить через мою кухню. Меня это нисколечко не стеснит. И кухней вы можете пользоваться, и вообще… Посидеть у меня, послушать радио, у вас же своего нет. Что ж, первая должность, зарплата мизерная… Да вам и одеться, кажется, особенно не во что. А это тоже нужно — чтоб люди уважали. В деревне молодежная мода, этот грошовый шик, никому не импонирует. Здесь ценится только солидный, приличный материал. Крестьянки теперь дорогие вещи носят, все равно как интеллигенция низших категорий. И обувь тоже нужно иметь добротную — зима на носу. Можете перешить что-нибудь из моих вещей, я вам покажу.

Так Пшивлоцкая сразу отомстила за теплоту первых минут встречи. И выиграла первую партию. Агнешка, раздетая донага критическим взглядом, утратила присущую ей способность к сопротивлению. И даже самым непозволительным образом дала себя провести.

— Спасибо вам, за все спасибо… — бормотала она. — И садитесь, пожалуйста. Чем бы мне вас угостить…

Все еще продолжая испытывать замешательство, она высыпала на тарелочку несколько кусочков сахару — ну и постыдное, наверно, было зрелище, когда она принялась совать им под нос это весьма сомнительное угощение. Лёда, однако, взяла кусочек с грацией великосветской дамы и, соблюдая этикет, стала его грызть, тогда как Зависляк едва сумел скрыть отвращение.

— Мне кажется, свояк, у тебя к Агнешке есть какое-то дело, — начала Пшивлоцкая вторую партию игры.

Зависляк, хоть и был, безусловно, подготовлен заранее, явно растерялся.

— Вроде бы… Я насчет сестры хочу поговорить, насчет Павлинки. Вы смелая, не постеснялись к Гельке в крестные пойти. Но вот отца крестного у нас нет. Что-то никто не решается.

— Это ваше дело, — сдержанно произнесла Агнешка.

— Я говорю, чтоб вы о Павлинке чего не подумали. Она женщина хорошая, только очень уж доверчивая. Характер у нее мягкий.

Теперь смутилась Агнешка.

— Но, пан Зависляк… Это ваши семейные дела. Что касается меня, я Павлинку люблю и, как никому другому, благодарна ей за все добро, какое она для меня сделала.

Пшивлоцкая выказывала явные признаки нетерпения. Наконец она не выдержала:

— Не тяни, Януарий, чего крутишь. Говори прямо, что хотел сказать.

— Лёденька хочет…

— Это ты хочешь.

— Ну да. Я хотел насчет этого нашего клуба… Клуб как клуб, бывают и хуже. А вы, кажется, недовольны, женщинам жалуетесь, грозите.

— Хвалить мне его не за что.

— Вы же знаете, не я тут командую. Знаете, кто командует.

— Я знаю, что именно вы, пан Зависляк, настаиваете, чтобы не закрывали винокурню.

Пшивлоцкая даже ухом не повела. Януарий сгорбился, склонив голову набок.

— Вы об этом знаете? — сверкнул он широко раскрытыми глазами.

— Знаю.

И вдруг странная улыбка, промелькнувшая на лице Лёды, вернула Януарию самообладание.

— Интересно. За этим вы вчера в Хробжицы ездили?

Какая перемена. Это уже не только самообладание. Это подковырка.

— Некрасиво, пан Зависляк. Это мое дело, зачем я ездила.

— Интересно, — повторил он. — По-разному вы себя ведете. С женщинами вроде так, а с Мигдальским этак.

— Я вас не понимаю.

— Вас Мигдальский расспрашивал, а вы молчок. Утаили все.

Мелкие холодные иголочки искололи Агнешку с ног до головы.

— Знаете что, говорите прямо, в чем дело. Почему я не подвела Балча, это, что ли, вас интересует?

— Фе, фе! — замахала руками Пшивлоцкая. — В этом вопросе мы все солидарны.

— Значит, вы меня припугнуть хотите за то, что я утаила правду. Так, что ли?

— Припугнуть не припугнуть, — криво улыбается Зависляк, и в голосе у него опять появляется умильная интонация. — Вы моей сестре кумой будете, чего ж я стану вас пугать. Мне поговорить хотелось, объясниться. Дело ваше. Расскажете вы — всем придется расплачиваться, и вам тоже, а в особенности Балчу…

— …а не расскажу, — подхватывает Агнешка и продолжает в его манере: — Вы меня признаете своей. Прекрасно. Это мне начинает нравиться. Разрешите, я обдумаю обе возможности. Пани Лёда, не трогайте, пожалуйста, Флокса, пускай спит. Поздно уже.

— В самом деле! Ох, как мы засиделись. Уходим, уходим, дорогая.

Словно и не было середины этого разговора, а были лишь начало его и конец — одна рамка, до блеска отполированная салонной любезностью. Только Зависляк, не скрывая усталости, вытирает пот с черной поросли на лице.

И Агнешке, как только они ушли, показалось, что никогда и ниоткуда не получить ей ни помощи, ни доброго совета, ни утешения. И все же она не расплакалась, назло и наперекор всем, даже этому усатому Збыльчевскому.