Альфред Коппард - Песнь в мире тишины [Авторский сборник]

Он-то был полон решимости, мужества, веры — а Элинор? Элинор при одном упоминании о новой операции приходила в такой неистовый ужас, что Джок опасался, как бы она не наложила на себя руки.

— Хорошо, хорошо, Элли! — говорил Джок. Раз уж она так настроена, не станет он с ней спорить, он на все согласен.

— Никогда! — кричала она. — Никогда и ни за что!

— Как ты скажешь, Элли, так оно и будет.

Ничего другого от нее нельзя было добиться, и ничем нельзя было предотвратить надвигающуюся глухоту. Элинор уже слышала то, что так страстно жаждала услышать, и была обманута в своих ожиданиях. Джок остался в полном неведении, Элинор ничего не сказала ему, а кто же, кроме нее, мог ему это объяснить? Временное помрачение прошло, но прежний ясный ум к ней уже не вернулся. И все кончилось тем, что как-то утром она проснулась совсем глухой; мучительные боли прошли, но и слух покинул ее.

Потом все вошло в свою колею. Опять Элинор была глуха, как стенка, опять приветлива со всеми, покорная жена и любящая мать, гордая своими детьми; чудесный сон был позабыт, от него в памяти остались только ангельские голоса. И теперь уже ничто на свете не может поколебать ее святой веры в то, что эти дивные голоса были голосами ее детей.

Перевод Л. Поляковой

Я расскажу вам о том, что случилось как-то раз с одним начинающим живописцем. Был он молод годами и еще моложе как художник; звали его, скажем, Джек Смит — многие годы прошли с тех пор, и никаких свидетельств об этом не сохранилось. Как-то раз Джек Смит поехал на этюды и чуть было не заплутался в горах. Несмотря на то, что день был бесподобный, а молодой художник — отличный ходок, он вспотел и сильно запыхался, потому что горы спереди и горы сзади, горы сверху и горы сбоку, пусть даже и самые прекрасные, все же не что иное, как громоздящиеся глыбы неприветливой, дикой природы, со скалами и болотами в их обширном лоне и железом в глубине их недр, и если смотришь на них слишком долго, всегда кажется, что видишь декорации, которые они несут на своих плечах. Но когда юношу обступило все это великолепие, он пришел в восторг и постарался собрать как можно больше зарисовок в своем альбоме — кое-что здесь, кое-что там; набрасывал он и пирамидальные горные пики, покоящиеся на гигантском алтаре земли и освященные небесами, а спустившись вниз, до самого основания гор, — старинные стены, сложенные из обломков скал и тянущиеся на многие мили вдоль выгонов и пастбищ. Не мог он равнодушно пройти мимо рябины, чьи плоды были похожи на вишни, такой одинокой и такой грациозной, в то время как заброшенный мостик для вьючных лошадей, повисший над высохшим руслом реки в безымянной долине, можно было и не переходить, но миновать безучастно никак невозможно. Джек Смит долго бродил по этим местам и за все время не встретил ни живой души; он брел в полудремоте под аккомпанемент заунывно журчащей воды; одинокий ручеек выливался из-под маленькой каменной арки, под которой пролезла бы и коза.

День клонился к вечеру, и Джек Смит почувствовал усталость, преодолевая бесчисленные витки узкой тропинки, петлявшей вдоль пологого склона горы, которая, казалось, не знала пощады; внезапно до него донеслась песенка — она лилась откуда-то сверху и замирала вдали, веселая песенка, и пел ее, без сомнения, женский голос. Вскоре он увидал и певицу — молодую особу весьма необычного вида: на ней были ярко-синие джинсы, розовая кофточка и шляпа вроде тех, что носят китайские кули. На плече она несла мотыгу с очень длинным черенком, и характер у молодой особы, надо полагать, был не лишен игривости, потому что, заметив путника, она не сочла нужным прервать пение или хотя бы понизить голос, когда подошла совсем близко. Джек Смит решил притвориться, будто заблудился: это был неплохой предлог, чтобы окликнуть ее и спросить дорогу; но поскольку, даже поравнявшись с ним, она продолжала бесстрашно петь во весь голос, он не рискнул побеспокоить ее и пошел дальше, ограничившись дружелюбно-шутливым взглядом. Быть может, ее эксцентричный наряд заставил его замедлить шаг, а потом обернуться и посмотреть ей вслед? Или тому виной было ее милое пение? Да нет, она была молода, привлекательна, казалась беззаботной и радостной, а Джек Смит был не из тех, кто сторонится хорошеньких девушек. Она и сама, надо думать, была не прочь завязать знакомство, потому что, сделав несколько шагов, вдруг перестала петь и, повернувшись, бросила на него взгляд.

— Вам чего-нибудь надо? — весело прокричала девушка. Голосок ее был не лишен лукавства, но речь казалась чуточку простонародной.

Он подошел к ней и сказал, что, кажется, заблудился. Положим, это было не совсем так, и заговорил он с ней по другой причине, но объяснение вполне устраивало обоих. Из-под огромной шляпы выглядывало такое милое личико с живыми и ясными глазами…

Когда много лет спустя Джек Смит рассказывал о том, как он встретился с этой хорошенькой девушкой, он не мог, а быть может, и не хотел восстановить в памяти, как все произошло, как незаметно, но цепко и властно она завладела им; ему было все равно, кто она — ангел или сам сатана в женском образе, но Джек Смит был околдован сразу же и всецело, околдован и взят в плен.

В течение нескольких минут он весьма невразумительно пытался объяснить, как попал в эти места, куда, по правде говоря, он забрел совершенно случайно, хотя ему представлялось, что именно они-то и были целью его прогулки в горах.

— Хо-хо! — язвительно засмеялась она. — На вас поглядишь, так поневоле скажешь, что вы бог знает сколько миль прошли по плохой дороге.

— О да, — он тяжко вздохнул, — так оно и есть!

— Как же, как же. Да только добраться до наших мест не велика заслуга. Вы что же, стало быть, шли вон по той горушке? — спросила она, кивнув в сторону вершины, представившейся ему по меньшей мере твердыней Альп.

— Хороша горушка! — возразил он. — Да ведь это та самая гора, к которой не захотел идти Магомет.

— Какой такой Гомет? — переспросила она не без смущения.

— Ну, не к этой, так к ее родной сестре… Эта горушка совсем меня доконала.

— Для покойника-то у вас вид совсем неплохой, — последовал лукавый ответ.

«Не так уж она проста, — подумал Джек Смит, — хотя и из простых — грубовата».

Между тем она спустила с плеча мотыгу и, сцепив пальцы на ее черенке, опершись на них подбородком, принялась ему объяснять, что коли уж он отправился в горы, то на вон ту горушку подниматься не следовало, а куда лучше было держать путь до другого пригорка, вон там, где восходить куда легче. Он слушал ее с невозмутимым видом, она казалась вполне безразличной, но, по правде сказать, один стоил другого.

— Что вы делали этой штуковиной?