Альфред Коппард - Песнь в мире тишины [Авторский сборник]

Джек Смит разделил с семейством Коул вечернюю трапезу, состоявшую из черствого хлеба с сыром, домашних лепешек да миски с вишнями; и в заключение, чтобы было чем запить ужин, Люси подала по большой кружке дымящегося чая. Чувствуя себя теперь вполне непринужденно, Джек Смит стал изыскивать средства, чтобы достичь того, чего в глубине души он желал, или домогался, или, можно даже сказать, страстно жаждал; зачем-то порывшись в своем ранце, как будто надеясь извлечь из него желаемое, он весьма кстати обнаружил там две выпавшие из обертки маленькие дольки шоколада, о которых он совсем забыл. Он молча отломил дольку и передал ее Люси, которая, наклонившись, губами взяла ее из его руки. Он нежно провел кончиками пальцев по ее щеке и подбородку; это не было ни излишне смело, ни нескромно — это было неизбежно. Улыбнувшись, как-то даже вся просияв, Люси, помедлив, поцеловала его руку. И тут он решил высказать то, вокруг чего роились все его помыслы: не смогут ли Коулы приютить его на ночь?

— Ну конечно, — без запинки ответила Люси.

Но папаша Дигби был иного мнения:

— Нет, нет, как это так? Ни комнаты, ни кровати… Нет, ни к чему это.

— Да ему и всего-то нужно, чтоб было где голову приклонить, — возразила Люси.

— Конечно, — сказал Джек Смит, — где угодно, как угодно и всего только на одну ночь. Из-за меня вам не будет никаких хлопот: поднимусь с жаворонками и двинусь в путь.

— Вот уж нет! — запротестовала Люси. — Я не позволю вам вставать ни свет ни заря и беспокоить отца. Он спит внизу, вон в той каморке, — и она показала на дверь, ведущую в крошечный чуланчик. — Лестницу, стало быть, ему уже не одолеть.

Но Дигби продолжал упорствовать:

— Где он будет спать?

— На кушетке, где ж еще! — воскликнула Люси, оглядываясь вокруг.

— Кушетка не место для джентльмена.

— Ну, довольно тебе! — приказала она. — Как-нибудь устроимся.

Джек Смит почувствовал себя обязанным вмешаться:

— Нет, я понимаю, это вас стеснит. Пойду-ка я в Эпплдейл — говорят, там есть трактир.

— Этот гнусный вертеп! — воскликнула Люси с явным отвращением. — Нет, нет, до Эпплдейла десять миль, вы устали как собака, и все такое… Разве не так?

Он сказал, что, как он думает, мог бы уснуть, даже сидя на заборе.

— Какие там десять миль до Эпплдейла! — заспорил старик. — И половины не будет.

— Хорошо, пусть даже пять миль, — снизошла она, — так что с того? Коли человек слаб на ноги, ему все едино — пять миль либо хоть и все двадцать.

Но старика было не так легко убедить, и Джек Смит то и дело вставал с места, делая вид, что вот сейчас, сию минуту распрощается и уйдет, но в глубине души он был уверен, что все обернется в его пользу, и предоставил действовать Люси.

— Ладно уж, — вздохнул Дигби, — но что до постели… И если он воображает… Принимая во внимание…

— Принимая во внимание что? — резко спросила дочь.

— А, так… Да ничего, — сказал он и добавил, как последнее предостережение молодому художнику: — Мы тут ложимся спозаранку.

— И встаете с жаворонками? Что может быть лучше!

— По утрам мы встречаем солнце; так поступает всё в природе — и звери и птицы.

— Ах, да хватит тебе пустословить! Сам ты старый попугай! — фыркнула Люси, убирая со стола и вытряхивая за дверь крошки.

— Но я вполне с вами согласен: «Кто рано встает, тому бог подает», — благоразумно ввернул Джек Смит. — Это старое доброе правило, которое вполне уместно, когда время года позволяет ему следовать.

— Любое время года позволяет, — заметил старый Дигби.

— А как же зимой?

— Ну да, конечно… А только и зимой все едино, — гнул свою линию Дигби, — все едино… Принимая во внимание…

«Принимая во внимание» было излюбленным выражением старика, хотя он и не вкладывал в него должного смысла; скорее это была риторическая фигура или словесная опора, к которой он прибегал, когда намеревался высказать какую-либо здравую мысль; однако чаще всего он спотыкался на этом выражении, да так и застывал, не будучи в силах выпутаться из фразы.

Джек Смит уселся внизу, и, пока Люси бегала взад-вперед по разным своим делам: прибирала комнату, мыла тарелки и чашки, занималась козой, гусями и кроликами, — он завел разговор со старым калекой. Уже покрылись мглой вересковые пустоши под восточными отрогами гор, но короткие лучи закатного солнца все еще хорошо освещали пространства между вершинами. Слушая нескончаемые разглагольствования старика и следя за тем, как девушка снует туда-сюда по тесной комнате, Джек Смит был весь ожидание: когда наконец она перестанет суетиться, подойдет и встанет рядом, близко, совсем близко, и заговорит с ним о чем угодно, пусть даже не о любви, и в ее голосе зазвучат свойственные ей решительные нотки. И он тоже поговорит с ней — конечно, не об искусстве и прочих высоких материях, хотя вряд ли справедливо было бы полагать, что она уж совсем неотесана, — все дело в этой ее простоватой манере себя вести. Кричит, бранится, ругается — никакого воспитания, отца своего называет просто папкой, и все-таки она мила, добра и достойна любви, а на ее преданности старому калеке лежит печать настоящего героизма.

Как бы то ни было, но она все суетилась, и он не знал, как остановить ее; сама она так и не подошла к нему, а принудить ее он не мог — это не полагалось, я поэтому, когда солнце скрылось за отрогами гор, Джек оставил Дигби в темной комнате и вышел посидеть на травке возле дома. Еще не совсем стемнело, не видно было мерцающих звезд, и тишина казалась более полной из-за того, что усыпляющее журчание ручья по временам словно усиливалось. Внизу Джек Смит еще мог различить бездну среди темных склонов гор, полную черных стволов деревьев и шума падающей воды. Над ним, освещенные отблеском последних лучей солнца, поднимались спокойные контуры горных вершин.

В надежде застать в одиночестве ясноглазую Люси, он встал с травы и пошел по тропинке, пролегавшей по краю вересковой пустоши, и, должно быть, мысли его были сосредоточены только на Люси, потому что вдруг он принялся считать шаги и на каждом десятом озирался по сторонам, думая — а вдруг она идет вслед за ним. Но Люси так и не появилась, а он все ходил и ходил, пока не увидел свет, падающий из открытой двери, и этот свет возвестил ему, что вечерняя лампа уже зажжена. Он еще помедлил, но девушка так и не вышла к нему, и мало-помалу неумолимо надвигавшаяся тьма стала внушать ему страх; ужасающий Эреб во всей своей мощи подчас вызывает представление о потустороннем мире, хотя наше сознание и не в силах найти масштабы для подобных понятий. Поэтому, когда человек окунается во тьму, отделяющую его от всего живого, он начинает ощущать некую мистическую связь с самой Землей — исполинским шаром, который незаметно вращается в пустоте вселенной, в то время как собственные его порождения кишмя кишат и пресмыкаются на нем, царапая ему кожу. Теперь Джек Смит уже почти жалел о своем решении остаться на ночь у Коулов, в этом равнодушном и, пожалуй, даже недружелюбном доме. Разве по собственной охоте пришел он сюда?