Татьяна Ревяко - Тюрьмы и наказания: Инквизиция, тюрьмы, телесные наказания, казни

Судя по рассказам и описаниям, отбывать наказание в Олдерсоне куда легче, чем в тюрьме в Цинциннати — старинном сооружении, состоящем внутри из ярусов, начиненных железными камерами, точно улей сотами. Но, как ни странно, некоторые женщины предпочитали (Элдерсону Цинциннати. Их почему-то угнетал вид окрестных гор, красота природы не трогала, а гробовая ночная тишина приводила в ужас…

Одна из заключенных, высланная из Олдерсона, была феноменально толстая женщина с неразвитым, полудетским умом… Толстуху осудили за вымогательство; она пыталась получить деньги от убитых горем родителей, сказав им, что знает, где находится их похищенный ребенок. Это была ложь. К счастью для нее, она на самом деле ничего не знала. Преступников же схватили и казнили за убийство ребенка… В тюрьме эта полукретинка развлекалась довольно странным способом — вырезала дверные и другие замки и выбрасывала их в окно. Однажды она сорвала все замки с окон и дверей общей комнаты 26-го коттеджа. Девушки тут же подошли к распахнутым окнам, выходившим на Дэвис-холл и больницу, и принялись болтать с проходившими мимо заключенными. Когда надзирательница обнаружила исчезновение замков, доступ в общую комнату был прекращен и она оставалась закрытой, пока все окна не снабдили массивными щитами. Виновницу наказали одиночным заключением. Но вскоре она снова набедокурила — нарочно засорила водопровод и канализацию. После долгой, кропотливой работы охранникам наконец удалось прокачать и очистить трубы. Из канализационного колодца около коттеджа они выудили ее огромное платье и несколько пар брюк. Женщинам пришлось потратить целое воскресенье на мытье полов, залитых водой нечистотами. Психопатку снова водворили в одиночку и продержали там, пока все немного поостыли. Ее бессмысленная выходка вызвала общую ярость… Она была явно невменяемой, и ее отправка из Олдерсона не опечалила никого…

Вообще должна сказать, что я питала большую симпатию к тем молодым заключенным, которых почему-то упорно называли «неисправимыми». Почти все они выросли в исправительных домах, не знали радостей детства и семьи, всех их вечно били, бранили и всячески третировали. Мне хорошо запомнилась одна «неисправимая» — коренастая и сильная молодая негритянка с крайнего Юга. Она никому ни в чем не доверяла, ни с кем не дружила и, чуть что, лезла драться. Наивность и прямолинейность сделали ее предметом бесконечных насмешек со стороны более «культурных» негритянок и белых женщин из северных штатов. Часто они вели себя с ней просто жестоко. Однажды она спросила нашу надзирательницу: «Мисс В., вы замужем?» Надзирательница ответила: «Да, замужем». «И я бы хотела выйти замуж, — продолжала молодая негритянка, — но здесь мне все говорят, что я должна жениться на девушке». Надзирательница вспыхнула, но, овладев собой, спокойно сказала: «Они просто дразнят тебя. Придет время, встретишь хорошего человека, и он станет твоим мужем». Это ей очень понравилось…

Но порой случалось и так, что издевательские шутки приводили ее в бешенство, и тогда начиналась потасовка. В конце концов ее увезли в другую тюрьму…

Я не хочу осуждать ни лесбиек, ни наркоманок. Ни в тех, ни в других я не видела преступниц… Самыми беспомощными и безнадежными казались мне наркоманки…

В числе наркоманок, отбывавших наказание в (Элдерсоне, было несколько медицинских сестер и бывших военнослужащих; другие пристрастились к наркотикам еще в школе. Самой знаменитой из наших наркоманок — мы ее уже не застали — была негритянская певица Билли Холидэй, одна из известнейших исполнительниц блюзов. Она отсидела в Олдерсоне ровно год. Билли очень полюбилась заключенным за то, что однажды отказалась петь для каких-то гостей начальницы тюрьмы, сославшись на свой контракт, запрещающий бесплатные выступления. Но она имела право выступать с благотворительной целью и как-то вызвалась дать концерт для заключенных. Этого ей, конечно, не разрешили.

Билли Холидэй скончалась 18 июля 1959 г. в возрасте сорока четырех лет. В некрологе, помещенном в «Нью-Йорк таймс», говорилось, что «она стала певицей скорее с отчаяния, чем по призванию». Она родилась от тринадцатилетней матери и пятнадцати летнего отца… Впервые интерес к музыке пробудился в ней, когда, еще совсем ребенком, она нанялась рассыльной в публичный дом. В награду за ее услуги проститутки разрешали ей слушать пластинки с записями Луиса Армстронга и Бесси Смит… Известность пришла к ней в 1938 г., когда она начала выступать в кафе «Сосайети». Там впервые прозвучал «Странный плод» — одна из ее лучших песен, на слова Льюиса Аллена, гневное изобличение позорного суда Линча.

После освобождения из Олдерсона, запятнанная судимостью, она никак не могла добиться разрешения выступать в кабаре. В последние годы агенты по борьбе с торговлей наркотиками не отставали от нее. Даже в больнице, куда она легла с воспалением легких и пороком сердца, ее обвинили в хранении наркотиков и взяли под арест. У изголовья больной поставили полицейского. Лишь через несколько дней по распоряжению судьи его удалили из палаты.

Эта красивая и талантливая женщина как-то заявила: «Мне часто говорили, что никто не умеет спеть слова «голод» и «любовь» так, как я. Все, что я знала в жизни, выражается этими двумя словами». В другом случае она заметила: «Нет никого, кто мог бы с уверенностью сказать, что победит в себе наркоманию прежде, чем наступит день его смерти».

Эти слова следовало бы высечь вместо эпитафии на ее могиле…

Если наркоманок арестовывали в одурманенном состоянии в первый раз и они попадали в нью-йоркский дом заключения, то там их ожидало «угощение холодной индейкой»: женщин погружали в ванну с холодной водой и держали в ней, пока действие наркотика не прекращалось. Эта варварская процедура вызывала рвоту, жестокую простуду, обмороки. Бывали даже смертельные случаи. До отправки в тюрьму на «отсидку» долгих сроков некоторых женщин «лечили» в Лексингтонской больнице… К моменту прибытия в (Элдерсон самые тяжкие страдания, вызванные отсутствием привычных доз наркотика, были обычно уже позади. Однако есть только один радикальный способ лечения — полное воздержание, и наркоманы знают это. Но «заарканенные» ничего не могут с собой поделать, даже страх перед судом и наказанием не может их удержать. За наркотики сажают в тюрьму на срок от пяти до десяти лет. Условное наказание или досрочное освобождение наркоманов не практикуются. В крайних случаях их приговаривают даже к пожизненному заключению или смертной казни. Но пагубная страсть настолько сильна, что и это не останавливает…

Отбывая длительные сроки в тюрьме, предоставленные самим себе, заключенные наркоманы, стремясь любой ценой раздобыть наркотики, прибегают подчас к самым страшным и опасным средствам. Однажды на доске объявлений появилось… предупреждение, что жидкость для чистки пишущих машинок представляет собой смертельный яд и что если кто-нибудь вдохнет ее пары, то серьезно повредит себе носоглотку и дыхательную систему. В нашей больнице уже лежало несколько женщин, рискнувших «принюхаться» к этому составу. Потом одна заключенная вздумала «раскурить» гребень из пластмассы. Она чуть не умерла, навсегда повредив себе легкие и сердце, и настолько исхудала, что муж, приехавший на свидание с ней, не сразу узнал ее. Несколько оправившись, она снова стала являться на работу в мастерской, но жила в Дэвис-холле под строжайшим надзором. Ее кормили особой пищей и запрещали курить сигареты, от которых у нее наступало удушье и даже обморочное состояние. Она выпрашивала курево у других заключенных, но те, заметив, какое действие производит на нее табачный дым, и испугавшись ответственности, перестали «выручать» подругу. Ей разрешили причесываться только металлическим гребнем и убрали подальше все пластмассовые изделия. Она прибыла в Олдерсон с виду здоровой и упитанной, а вышла оттуда полускелетом…