Татьяна Ревяко - Тюрьмы и наказания: Инквизиция, тюрьмы, телесные наказания, казни

В тесных камерах мы делили территорию с грызунами. В тюрьме было столько же крыс, сколько заключенных, и, пожалуй, в два раза больше мышей. Мыши, однако, частенько развлекали нас. Смастерить мышеловку из пустой консервной банки было не очень сложно: банка устанавливалась вверх дном на спичку, под нее клался кусочек хлеба. Как только мышь оказывалась под банкой, нужно было щелчком выбить спичку — мышь была поймана. Поскольку заключенным не на что было тратить свое время, то они с успехом занимались дрессировкой мышиного населения тюрьмы. В некоторых камерах были даже дрессированные птички. В тюрьме заключенные учились исключительно двум вещам: самосовершенствованию в совершении преступлений и терпению.

Уголовники Кингстона были профессионалами во многих областях. Были такие, которые конструировали в своих камерах секретные устройства для перегонки самогона, причем лучшего качества, чем то, что удавалось украсть у тюремного персонала. Были и одаренные скульпторы, искусные столяры и мастера по коже. Их продукция: торшеры, абажуры, кофейные столики, дамские сумочки, — на воле продавалась за большие деньги. Некоторые создавали прекрасные коврики, другие писали маслом удивительные картины.

Иные прозябали в тупом бездействии, и за это были презираемы остальными.

Я привык к тюрьме, и многое мне здесь нравилось. Меня вполне удовлетворяло гарантированное постоянство некоторых вещей, как-то: трехразовое питание, еженедельный душ, радионаушники, которые я включал в розетку в стене и мог слушать четыре радиоканала (спорт, музыка и т. п.). В тюрьме я также учился ненависти. Я все больше и больше ненавидел все, что имело какое-либо отношение к жизни на свободе, я ненавидел ту жизнь. Конечно, я ненавидел полицейских, судей и власти, которые были виновны в разделении для меня этих двух миров. Восемнадцать часов из двадцати четырех я проводил в камере. Я читал, слушал музыку и спал, и после всего этого у меня была еще уйма времени, которое не на что было потратить. Поэтому я сидел, сидел и думал — и ненавидел.

За несколько месяцев до окончания срока… я был переведен в тюрьму менее строгого режима. Тюрьма Коллинз Бэй расположена в четырех милях от Кингстона. Это было исключительно новым местом. Тюрьма была выстроена в центре фермы, на которой выращивалось около двух или трех сотен коров и свиней. Далее за фермой тянулись акры полей, засаженных овощами.

Здесь моя камера была больше, новее и чище. В камере кровать стояла больше, платяной шкаф был новее, умывальник чище. Коллинз Бэй включал только два блока камер, и заключенных здесь было вполовину меньше по сравнению с Кингстоном. В тюрьме было больше открытого пространства и больше воздуха. В воскресные дни, мое любимое время, мы выходили на огромную зеленую лужайку за зданием фермы. Там мы играли в мяч, грелись на солнышке и рассказывали друг другу разные истории. Обычно я не сидел на месте, бродил по лужайке, разговаривал с другими ворами. Я обменивался с ними опытом, учился, как в школе. Я хотел быть профессионалом своего дела, когда окажусь на воле.

В эти дни тюрьма не казалась мне такой глупой и ужасной. Я вполне прижился здесь и находил это место пригодным для жилья.

Глубоко в моем подсознании я даже сомневался, действительно ли я хочу выйти на свободу, уйти отсюда. Тюрьма стала моим домом…

Тюрьма графства Вейн на авеню Клинтон представляла собой многоэтажную крепость, режим в которой и предосторожности были сильнее, чем где бы то ни было на моей памяти. Там был собран весь цвет Детройтских отбросов. Но я там «прописался» и продолжал обучение. Именно там, ожидая суда, я научился от другого заключенного способу открывания наручников (за пару минут, используя обычную скрепку). Так что для меня время в тюрьме не прошло бесполезно…

… Я получил пять лет, которые должен был отбывать в тюрьме Дочестер, Новый Брунсуик.

Дочестер будто древний замок стоял на вершине холма. Мне был присвоен номер «5110». Каждый предмет туалета, выданный мне в тюрьме, имел этот номер. В тюрьме, к своему удовольствию, я обнаружил, что являюсь героем для остальных заключенных. Никто из них не грабил банков в Сент-Джонсе. Я был первым. Три дня подряд местные газеты отводили первую полосу для освещения моих похождений.

Я жил как король. Мне гладили одежду. Я ел шоколад, пил газировку, курил сигары и сигареты и листал порнографические журналы. Я ел три раза в день, да еще подкреплялся ночью. Я слушал радио и смотрел телевизор. В выходные нам показывали кино. Я пил самогонку, играл с товарищами в покер — выигрывал деньги. Летом я валялся на лужайке за территорией тюрьмы и грелся на солнце. В тюремной столовой я покупал мороженое. У меня вообще не было обязанностей. Напротив, в соответствии с программой «Вознаграждение» за каждый день ничегонеделания мне полагался доллар. Мне могли отказать в долларе лишь в случае моего плохого поведения. Но я всегда вел себя хорошо. Я потолстел. Я был дома. Тюрьма для меня была даже больше, чем дом. Тюрьма была моим миром.

Только одна вещь могла сделать меня еще более популярным в тюремном мире: побег из тюрьмы. Поэтому, когда мне дали работу на кухне, я стащил из мастерских ножовку и осторожно принялся перепиливать решетку на кухонном окне. Мой друг, Майкл, помогал мне. Каждый день мы на немного продвигались вперед.

Неожиданно нас перевели из кухни в другое место. Одержимый идеей побега, я не растерялся. Я сдружился с заключенными, работавшими в гараже. Они стащили для меня большую отвертку, тяжелый молоток, несколько толстых труб и домкрат для грузовика. С помощью этих инструментов я и несколько моих друзей стали «работать» над оконной решеткой в моей камере. Через неделю работы нам удалось перепилить решетку, — но мы были еще не готовы к побегу. Нам пришлось припрятать результат нашего секретного труда до лучших времен.

На следующий день ко мне в камеру пришел охранник, полный подозрений. Он стал проверять решетку на окне и в один момент был даже очень близок к тому, чтобы ее выломать. И тем не менее его активность имела результат: он обнаружил инструменты (трубы, лезвие ножовки). Тут же камеру наводнили охранники, а я был отправлен в ужасный каземат Дочестера.

Я был в подземелье, у меня не было воды, не было кровати. В углу камеры была лишь дыра, которую использовали для справления своих нужд. Запах мух, крыс и мышей сводил меня с ума. Три раза в день я получал тарелку баланды, овсяную кашу в металлической миске, два куска хлеба и кружку воды. Разговаривать и курить было запрещено.

Когда я все-таки был выпущен из каземата, меня привели в офис начальника тюрьмы, где поставили в известность о том, что меня лишают возможности получить условно-досрочное освобождение. Его обычно давали всем заключенным, кто во время отсидки первых двух частей срока не получал замечаний. Но когда я вновь влился в тюремный коллектив, я опять был героем. Теперь я был знаменит не только как грабитель банка, но и как специалист по побегам. Последнее, по моему мнению, было более престижным.