Татьяна Ревяко - Тюрьмы и наказания: Инквизиция, тюрьмы, телесные наказания, казни

Тони Паркер (TONI PARKER; род. в 1923 г.) — английский писатель, автор около двадцати книг, написанных в жанре «устных историй».

Его книга «ЖИЗНЬ ПОСЛЕ ЖИЗНИ» вышла в Англии в 1990 г. Она написана на основе интервью, взятых автором у двенадцати убийц, отбывших или отбывающих длительные сроки заключения за совершенные преступления в английских тюрьмах. Эти интервью представляют несомненный интерес.

С отдельными фрагментами из них мы и предлагаем познакомиться читателям.

Это абсолютно нормальный, самый обыкновенный человек, — говорил мне его надзирающий инспектор (должностное лицо министерства внутренних дел, осуществляющее надзор за условно освобожденными осужденными), — на улице пройдете мимо него — не заметите. Он убийца, освобожден из тюрьмы по ордеру (освобождение по ордеру производится досрочно по специальному решению (ордеру) министерства внутренних дел) чуть меньше года назад. Если, допустим, вы кому-то скажете: вот этот парень, который едет с вами в автобусе, — убийца, вам никто не поверит…

Он был высокого роста, хорошего сложения, у него бледное лицо, короткие светлые волосы и карие глаза. Одет в полинялую голубую футболку в полоску, старенькие кроссовки и заплатанные джинсы. Он сидел в кабинете надзирающего инспектора в вертящемся кресле и во время нашего разговора медленно поворачивался то влево, то вправо, обхватив затылок ладонями и широко расставив локти.

… Начать с чего хочу? Ладно, мне тридцать пять лет. Я работаю клерком в одной конторе и сегодня у меня выходной. Когда я хожу на службу, я надеваю чистую рубашку, галстук, костюм — я их ненавижу, потому что не привык к такой одежде и, как только возвращаюсь домой, тут же переодеваюсь во что-нибудь более привычное — вроде того, что на мне сейчас. Я уже два года как из тюрьмы вышел — или пять месяцев, смотря что понимать под нахождением в тюрьме. Два года назад я все еще сидел в камере, но потом меня перевели в общежитие (имеется в виду «открытая тюрьма» — место жительства осужденных, где они содержатся в ожидании даты полного освобождения. Они могут устраиваться на работу, но обязаны ночевать в общежитии), где я должен был находиться вплоть до самого дня освобождения. Я ходил на службу из общежития и вечером туда же возвращался. И вот пять месяцев назад меня освободили вчистую. Я переехал из общежития в собственную квартиру.

Вот так и живу. Не знаю, интересно ли вам слушать про тюрьму и общежитие — я лучше о чем-нибудь другом расскажу. О работе. Я работаю, значит, клерком в небольшой инженерной фирме. Там не очень много платят, но работа нетрудная: перекладываю бумажки, входящие-исходящие, веду картотеку и кое-что еще в том же духе. Место для меня нашло тюремное начальство, как только я переехал в общежитие. В нашей конторе работает шесть человек. Менеджер — мужчина лет пятидесяти, который всем там руководит, четыре замужние женщины — они работают неполную неделю — и я. Кто из них в курсе, откуда я взялся и какое у меня прошлое — что я получил пожизненный срок и т. д. и т. п. — я не знаю. Иногда мне кажется: никто ничего не знает. Они такие веселые, приветливые, держатся со мной вполне естественно, а то вдруг бывают дни, когда в конторе чувствуется какое-то напряжение — то ли из-за меня, то ли еще из-за чего-то, кто их разберет. Это, кстати, характерно для всех пожизненников: если что не так, или почувствуешь к себе враждебность на работе, или в автобусе, или в магазине — так первая твоя мысль: это все из-за меня, они все видят печать Каина у меня на лбу. Или Авеля? Нет, кажется, правильно — Каина.

Господи, какую чушь я несу! Мой надзирающий инспектор сказал мне однажды, что люблю почесать языком, да все впустую. Я у него каждую неделю отмечаюсь. Кроме этого пожизненного срока у меня не было судимостей. Нет, если говорить точнее, то одно дело за мной все же есть — не очень серьезное, я тогда еще был подростком… Случилось это девятнадцать лет назад — мне тогда было шестнадцать. Как и многие мальчишки в этом возрасте, я любил похулиганить — особенно если в компании с друзьями. Мы с ума сходили по мотоциклам: я не мог ни спать, ни есть, ни думать ни I ТЮРЬМЫ И НАКАЗАНИЯ — ЧАСТЬ I — ТЮРЬМЫ 1 о чем — только о мотоцикле. В конце концов меня задержали на улице за езду без номеров, а потом через неделю еще раз — за то, что угнал мотоцикл и ездил на нем без прав, без страховки; словом, меня засадили на три месяца в колонию для несовершеннолетних, после чего дали три года условно.

Мой надзирающий инспектор оказался хорошим человеком, он меня научил уму-разуму: заставил пройти курс автодела, сдать экзамен на права, а потом определил на курсы телемехаников и нашел мне работу в фирме по прокату телевизоров. Я был подростком-преступником, который осознал свои провинности, получил шанс искупить вину и — исправился.

Кроме этого проступка, который можно считать чистой случайностью — ну, оступился мальчишка, с кем не бывает — в моей биографии нет ни одного намека на то, что потом со мной произошло. Я однажды в тюрьме прочитал книгу про убийц — в тюрьме всегда много времени для чтения. Там было написано, что почти у каждого из них в прежней жизни было нечто такое, что неизбежно приводило их к преступлению. Можно было даже проследить, как все к этому шло. Но ко мне это совсем не подходит. Вы бы ни за что не сказали, что убийство было как-то предопределено — нет, ни за что. Вот почему это было таким шоком…

Тринадцать лет назад мне было двадцать три года, и я монтировкой забил до смерти человека…

— Когда я попал в тюрьму, в самом начале срока у меня было такое ощущение, что это случилось не со мной. Что это с кем-то еще произошло, а ко мне никакого отношения не имеет.

За те несколько месяцев, что я провел в КПЗ, мне никто не писал, никто меня не навещал — так что можно сказать, что никто не хотел знать о моем существовании. Могло показаться, что всем совершенно все равно, жив я или нет, существую ли я вообще на белом свете. Я сидел в тюрьме, там у меня были имя и номер — все. Когда судья вынес мне приговор: пожизненное заключение — мне было наплевать. Я скажу вам: это как будто не обо мне шла речь. Я ждал пожизненного заключения и был уверен, что его получу. Но я никогда об этом не думал, как о каком-то определенном количестве лет. Да и зачем? Для меня жизнь — это жизнь. И точка. Если мне суждено умереть, скажем, в сорок лет — значит, это и есть мой срок. Если я умру в сорок пять лет — значит, мой срок кончится, когда мне исполнится сорок пять лет. А иначе я и думать не мог.

Не знаю, как бы это поточнее объяснить. Это было похоже на то, как если бы меня переселили в другую страну и сказали, что больше я оттуда не уеду, что мне там предстоит жить всю жизнь. И эта другая страна, куда я уехал, была тюрьма, и мне предстояло быть гражданином тюрьмы, мне надо было выучить языки обычаи тюрьмы, вжиться в образ тюремной жизни и никогда не знать ничего другого. Я не горевал и не жалел об утрате прошлой жизни, я все принял как есть…