Алексей Жак - Изгнанник

– Боль – не самое страшное. Ужасно то, что мне обещали, будто я умру сегодня ночью, если не послушаюсь доброго совета и не отправлюсь к вам в гости немедленно, незамедлительно, без сборов и предупреждающих звонков домой, сразу после освидетельствования моего плачевного состояния. Согласитесь, эта угроза куда страшнее самой жестокой и невыносимой боли.

– Кто вам сказал такое?

– Хирург местной поликлиники. Он не дал мне толком собраться в дорогу. Представьте, у меня нет при себе даже такого необходимого минимума набора вещей, как зубная щетка и туалетная бумага. И что мне делать, если вдруг приспичит?

– В хирургическом отделении больницы имеется все необходимое, можете не беспокоиться.

– У меня нет даже бритвенного прибора, чтобы привести себя в порядок – побриться – к приходу родственников и… жены на свидание, – начал заводиться Сергей. – Даже, если меня посетят дикие мысли о кончине – вы понимаете, какие именно мысли я хочу до вас донести – такие неприятно пахнущие, как гнойнички, мыслишки, я не смогу исполнить… что задумал. Вены не перерезать, остается только грызть.

– Что вы сказали, молодой человек?

– Ах, вы не слышали. Так и не надо.

– А вот что вас должно волновать, – продолжил, как ни в чем ни бывало, эскулап, – так это правильное диагностирование вашего случая болезни и установление необходимости в срочности операции. Поэтому лежите и не шевелитесь. Сейчас вас отвезут в палату, где вы дождетесь прихода главного хирурга.

– Надеюсь, на этом все мои злоключения закончатся.

– Этого я вам не обещаю, но уверяю… – Сергей моментально додумал за него: «что в его силах он сделает, а что нет… извиняйте», – что никто до вас не жаловался.

– Да и я не… – начал было оправдываться Сергей, но прибежавшие санитары уволокли его дребезжащий, как катафалк, передвижной железный бивуак куда-то вниз по длинным коридорам, затем в лифт, и, наконец, выгрузили где-то в полутемном потемкинском зале с высокими сводами с гулко отдающимся эхом, пока колесики цокали и гремели по стыкам в кафельных полах.

Его одиссея по больничным палатам началась.

8.

Он не надеялся, что она придет, тем более что она разыщет его в этом, по сути, чужом ей городе – за… сколько же? да, почти за десять лет жизни… проживания тут. Она так и не обрела корни, не пустила их в землю. Потому что эти безвольные потуги приобрести подруг, любовников (после измены и оставления ее мужем), ничего ей не дали в плане развития патриотических чувств по отношению к новой родине. Она покинула старый дом, а новый не нашла. Или ей не дали его найти многочисленные, но бесполезные советчики, сославшись на сложность постреволюционных процессов в стране, противоречивость и множественность семейных отношений, в коих она, по старинке или по невежественной глупости, ничегошеньки не понимала и не хотела понимать.

– И международное положение прибавь сюда, какое сложилось в мире, вокруг нас, – настаивал на ее беспринципной и пагубной неосведомленности свёкор, вскоре после их разговора ушедший в мир иной, туда, где его знания ему не пригодятся, – хуже не придумаешь. И как, позвольте вас, милочка, спросить: как нам жить при всем при этом?

– Как жили, – робко предложила Оля.

– Невозможно, никак невозможно. Новый век – новые правила.

Век-то новый, но жила она, как и прежде замкнуто в четырех стенах. С ребенком, теперь уже юношей, даже не отроком, который был вроде нее, такой же отсталый в бытовом плане, неподготовленный к бытовухе, неучёный. Да и откуда ему было подчерпнуть сведений, если тыща в месяц на жизнь, на все про все, на хлеб и на квас, или воду. Выйти на улицу к друзьям стыдно, девчонки сторонятся, считают скупердяем. «Пусть лучше так считают, чем узнают правду», логично рассуждал он, боясь, что кто-нибудь разубедит их и развеет неведение.

Вот и выбрал он, как заменитель, местную библиотеку, где просиживал часами за книгами по биологии – его тайной страстью, – и бесконечные демагогии с матерью, лежа на диване с задранными вверх ногами, прислоненными к стенке, при его немалом росте, достающие едва ли не до потолка.

– Правила для дураков написаны, – философствовал он, разгрызая истончившийся леденец (все философы сладкоежки). – Их можно и нужно учить, но исполнять необязательно.

– Как же так, – удивилась Оля. – Ты же будущий юрист или философ или дипломат. Как же ты без знаний законов? А если их не исполнять, то, что получится: делай, что хочу. Анархия.

– Брось, ма. Ты знаешь, о чем я. Правила, то бишь законы, что эта конфета. Ее можно обсосать, а можно обгрызть. Результат один и тот же. Каждый пользуется ими, как ему вздумается, извлекая максимум удовольствия из процесса. А потом выкинет за ненадобностью, или как попользованную и закончившуюся, от которой следа не осталось. И возьмется за новую: они, собственно, и похожи друг на друга, как близнецы, все эти правила, морали, своды законов. Я на эту тему даже когда-то доклад подготовил, но его все равно никто не понял в классе – одни дебилы у нас собрались. Им до меня еще расти и расти.

И Иннокентий самодовольно оглядел свои длинные ноги, оканчивающиеся серыми в полоску хлопчатобумажными носками на ступнях, один из которых прорвался на большом пальце и оголил белый гладкий, без заусениц, срез давно не стриженого ногтя.

– Давай зашью, сынок, – сказала Оля, придвигаясь ближе, – и состригу. Что ты ходишь, как оборвыш?

– И так сойдет. Лень вставать, – не меняя позы, ответил Кеша, и рассмеялся. – Так вентиляция для ног лучше, проветриваются постоянно, не завоняют.

Раздался звонок – телефон издал два однообразных семафорных гудка, затем смолк, и еще один короткий. Условный сигнал.

– Иди, это тебя, – усмехнулся Кеша. – Дядя Сережа, собственной персоной. С ним-то ты будешь говорить сегодня, или тебя ни для кого нет?

– С ним буду, – утвердительно ответила Оля.

– Это кто? – на всякий случай спросила она.

– Это я, Сергей.

– Тебя плохо слышно. Ты откуда звонишь? Не из дома?

– Нет…

– Что случилось?

– Почему ты это спрашиваешь? Ты что, считаешь, что что-то должно случиться?

– Ну, неожиданно… вдруг… В такое время. Не из дома.

– Не оправдывайся, не надо. Да… случилось, но ты не расстраивайся. Ничего серьезного. Я сейчас нахожусь в больнице. Только это пустяки. У меня был аппендицит, теперь его нет – вырезали вчера утром.

– Что ты говоришь!?

– Да… такие дела…

– Как же ты добрался до телефона? Я слышала, что после… этого… вставать трудно… и надо лежать.

– Я и лежал. Надоело.

– К тебе приехать? – спросила Оля и стала вслушиваться в тишину.

Сергей молчал.

– Я не слышу: к тебе приехать? Повтори, что сказал – я ничего не слышу.