Алексей Жак - Изгнанник

И имя. Первая буква «Я». Это вовсе не то, чего тебе хотелось увидеть, услышать в имени подруги, если таковой она станет для тебя. Ведь она была согласна стать… стать… Предварительно. На первой встрече, как на собеседовании в офисе под открытым небом, в мороз, без канцелярской атрибутики. На предварительном просмотре, приценке друг к другу заинтересованных сторон.

Возможно, у меня это раздвоение личности. Как назвать? Как величать? Королеву.

Пусть у нее будут два имени: жесткое Яна и мягкое Уля. У тебя уже имелся опыт игры с именами в предыдущей жизни. По обстоятельствам подставляй подходящее имя, и не парься. Человек в вялых (ваятельных, влиятельных) руках становится податливым, как пластилин, послушным воле и замыслу.

А Уля – имя, схожее с пчелиным ульем, куда слетаются все пчелы, медоносное, мелодичное слово, и это «ля»: ля-ля, как бездумная, легковесная, не безответственная, а просто беспечная песенка, что звучит в ушах, когда собираешься на незапланированное, но веселое мероприятие, на бал, например, или в оперетту, или в дом культуры на танцы, или в зал бракосочетания».

1.

До знакомства с Яной Сергей не знал, что в спектре зрачков человеческого глаза существует зеленый цвет. Просто не видел ни у кого такого колера. Ну, там синий, голубой, карий, серый, коричневый и даже черный разной интенсивности, куда ни шло. Но такой – никогда.

У Яниных глаз был светло-зеленый цвет. Оттенок, как у киви (тут же на память приходят другие экзотические и не очень растения и напитки: лайм, авокадо, мохито, стручки гороха, незрелый грецкий орех). Или у фруктового шартреза, подаваемого в конце еды как дежистив. Или у хвойного или огуречного ликера, если таковые встречаются в природе, разбавленные и слабонасыщенные. С небольшими градусами. Или как у раздавленного винограда: внутри он не зеленее, чем кожура, цвет слабее, но не настолько, чтобы водянистая сочность и обманчивая не спелость начинки ягоды могли сравниться с изумрудной тусклостью ее роговицы.

Раньше он думал, что такой цвет бывает только у кошек. Откуда взялась эта уверенность? Конечно, он видел кошачьи глаза и, наверное, их зеленый отблеск в ночи (черная, сливающаяся с темнотой, кошка, силуэт которой только угадывается, и ярко пылающие жуткие зеленные кружки на черном фоне) так и запомнился ему навсегда. До той самой минуты, пока он не наткнулся на Яну, или она не споткнулась об него, о его распростертое на обледеневшем асфальте тело. Но почему-то сейчас заданный самому себе вопрос помог Сергею вспомнить короткий разговор в подземке, и воображение нарисовало другую картинку из прошлого. Давнего прошлого.

– Глаза зеленые, как у кошки, – говорил слюнявый и прыщавый его сверстник, Митька Сурков, по кличке Сурок: они обсуждали девушек, не на вечеринке и не на молодежной дискотеке, а сидя на скамье кольцевой ветки метро под лестницей перехода – наверх, на другую станцию радиальной линии. – Наверное, царапается и кусается, когда занимается этим?

– С чего ты взял?

– Глаза не врут, – ответил Сурок, выковыривая ногтем из лунки прыща на щеке белую маленькую гусеницу гноя. – Все по ним можно прочесть: и что на уме, и о чем думает, и даже в какой позе предпочитает. Ты не заметил, как зрачки у нее вспыхнули, когда посмотрела на меня? Пламя, прямо огонь.

– Такого цвета у огня нет.

– У огня нет, а у девчонки есть, – возразил Сурок. – Все равно я настаиваю, что она горяча и дика в постели. И ведет себя как кошка.

– Сколько, по-твоему, ей можно дать баллов? – спросил Сергей, не разбивая в пух и прах, оберегая, фантазии товарища.

Им была выдумана немудренная градация, по которой они оценивали привлекательность девиц. Пяти удостаивалась персона с длинными стройными ногами, с выдающимися формами (в обоих значениях, и со всех возможных ракурсов обзора предмета) и приятным личиком (достаточное условие). Пять с плюсом – редкость, если не сказать: феномен. Феновумен. Феноменально умен. Двойка ставилась уродцам и откровенным извращенкам от красоты.

– Четыре с натяжкой, если подушкой лицо прикрыть, – издевался молокосос, которому не дала еще ни одна соплячка. – Но она все одно ее прожжет, – засмеялся Сурок. – Такими глазищами. А вообще-то, некрасивых девчонок не бывает, – развивал тему дальше начинающий карьеру, начитанный (или точнее, наслышанный) похабник, – в юном возрасте бывают только гадкие утёнки, но если их раздеть… то… они все одинаково прелестны.

– Дурак ты, – возмущался Сережа такой недалекой оценкой всех женщин на белом свете, будто взятых скопом, насильственно и бесповоротно. – И звать тебя никак. Если не изменишь свою точку зрения, то так и останешься прыщавым онанистом. Очень советую переменить взгляды на слабую половину человечества. Женщины разные бывают: и несимпатичные, вроде нашей школьной уборщицы тети Даши, и красотки, как фотомодели на картинках в модных журналах или актриски из фильмов с романтикой и любовными сценами, вроде «Унесенных ветром» или «Веселых ребят», но никогда не встретишь одинаковую. Запомни, салабон. И передай по очереди, кто не слышал.

– Чего оскорбляешь, – обиделся, выпятив нижнюю губу и надув оспенные щеки, неудачник Сурок, недоразвитый по женской части. – Коли самому нечего сказать, так не завидуй. А то разругался тут.

– Это мне нечего сказать? – не удержался и с пылом набросился на товарища Сергей. – Да я, если хочешь знать, уже… уже…

– Ну что, что, говори, – весь напрягся подросток в ожидании такого ошеломительного известия, что – он верил – у него и впрямь откроются глаза, и он начнет тут же понимать тайны, которые скрывают женщины, эти недоступные и хитрые бестии в юбках, в ожидании настолько волнительной новости, что яблоки глаз начали пульсировать в такт сердцебиению.

– … а ничего, – охладил его жар Сергей, сам вмиг охладевший, и теперь совершенно безразличный к мукам друга.

– Совсем ничего не расскажешь? – разочарованно произнес поникший разом любитель клубнички.

– Совсем, – ответил Сергей. – Рано тебе. Подрастешь, сам все поймешь. Когда молоко на губах высохнет.

2.

Яна под градацию не подходила, не встраивалась в понятие «градация», под понятие «грация» возможно, но с градусником под мышкой ее представить было затруднительно. Никак не подпадала она под немудрую теорию парней о женской красоте. Фигура стройная, бедра слишком широки, но в остальном можно было поставить пятерку. Можно было, если б не пошлость такой не выдерживающей критики методики оценки, которая не позволяла беспристрастно, без мальчишечьего сладострастия, подойти к описанию женского тела. Подойти с опытом зрелого мужчины, познавшего разницу между красотой и украшением, и умеющего рассмотреть многомерность, объемность и выпуклую антично-мраморную телесность женской красоты одними глазами, однако настолько ощутимо и трепетно, как будто пальцами пройдясь по всем изгибам тела. А тем более не только лишь рассмотреть, а и описать с подробностями, и гениально.