Петр Альшевский - «Не сезон»

– Труслив ты, почтальон, – сказал «Косматый». – Душа у тебя заячья, что нынче повсюду обыденно – международный стандарт. Я по загранице не рыскал и по поводу храбрости тот народ не прощупывал, но хозяин заведения провел за бугром где-то столько же, сколько я за колючей проволокой, и мы у него поинтересуемся, смелее ли там человечество, чем у нас. Ни на грош не смелее?

– Я работал в Африке, – ответил Захоловский.

– И что дальше? – спросил «Косматый».

– Всю заграницу по Африке я бы не мерил. Обобщений между ними и европейцами, или между ними и австралийскими туземцами я проводить не стану, но средний африканец по заснеженному лесу к юрте извращенцев не направится.

– Я иного и не ждал, – промолвил «Косматый». – Твой африканец – тоже трус.

– Африканец не дурак, – сказал почтальон. – Мы его, слава богу, не глупее и к юрте мы не ходим. Не ходим, «Косматый»?

– Не ходим, – кивнул «Косматый».

– А я бы к ней сходила, – сказала Евтееву Марина Саюшкина. – Мне это не так страшно, как вам, мужчинам.

– Еще сходим, – пробормотал Евтеев.

– Когда? – спросила Марина. – Я предлагаю не спешить. Прежде давай к твоему однокласснику прогуляемся.

– К нему совсем потом, – сказал Евтеев. – Нам необходимо уважать его занятость.

ПРИШЕДШИЙ с озера Брагин, оглядев комнату, изумился и потребовал объяснений от двинувшейся к нему Вероники Глазковой.

На прочитанный в его глазах вопрос она развела руками.

Они вместе поглядели на их кровать.

Никоим образом не теряясь, на ней вольготно восседал художник-композитор Юпов, посмотревший на Александра Брагина, как на глупую жертву, чьей участи он сопереживает.

– Я, господин Брагин, поступил нетактично, – промолвил Юпов. – Что тут рассуждать! Вы возвращаетесь к вашей невесте и видите с ней другого мужчину – это действительно ситуация. Недоразвитый человек из-за ревности буквально бы взвился, а за вас я могу не опасаться – вы занимаетесь точными вычислениями. Вы все подсчитаете и сделаете верные выводы. Поймете, что дожидаться вас на морозе было для меня чревато.

– Если пришли, то чего же не войти, – пробормотал Брагин. – Но зачем вы пришли, я… он тебе как-то представился?

– Он сказал, что он приятель твоего одноклассника, – ответила Вероника.

– Мне он говорил о том же, – кивнул Брагин.

– Где? – спросила Вероника.

– На озере.

– Так вы с ним встречались? – удивилась Вероника.

– Он художник и композитор. Какой из его талантов в нем первичен, я в памяти не удержал и об этом не жалею, впрочем, в здешних снегах культурного собеседника отыскать затруднительно, а моя невеста, в отличии от меня, потрепаться в интеллигентной компании не откажется. Вы к нам поэтому? Притомились от ваших темных и необразованных?

– Они мне опостылели, – ответил Юпов. – Я бы их всех перестрелял. За интеллигенцию, что они извели.

– Вы азартный, – тревожно промолвила Вероника. – По вашей музыке это заметно?

– А вы послушайте, – сказал Юпов. – Я вам напою из своего… бум! Бэм! Бам-бум-бэм! Бам! Бум-бэм-бам! Бэм! Бум!

ДВЕРЬ салуна по-хозяйски распахивается, и в него, наступая на лыжи почтальона Гольцова, вваливаются двое устремляющихся к стойке мужчин криминальной наружности: Алексей Макарский и Николай Галямин.

Оскорбленный почтальон вскакивает, присматривающийся к вошедшим Михаил «Косматый» сурово щурит глаза, на затрепетавшую всем телом Марину Саюшкину их приход действует вдохновляюще.

– Пару по сто перцовой, если есть, – сказал Макарский. – Изобразите?

– Соизволю вас обслужить, – промолвил Захоловский.

– Называйте, как вздумаете, – усмехнулся Макарский. – Нам бы водки в рюмки, а разбираться в нюансах нам с братишкой недосуг. Закусывать мы не будем.

– Пейте так, – выставляя рюмки, сказал Захоловский.

– Это мы потянем! – воскликнул Галямин.

– Не наливай им, – сказал «Косматый».

– С чего бы? – удивился Захоловский.

– Пусть они у меня сами осведомятся, – процедил «Косматый». – Представив, что здесь только я и они. Говорите, братва, откровенно.

– Угу, – пробурчал Макарский. – Нас-то, правда, двое, а с вами тут… не один. Какого лешего на нас окрысились?

– Я думаю, вы ко мне, – ответил «Косматый». – Прикатили удружить старому «Косматому» вечным покоем. И из чьей же вы, дорогуши, бригады? Жеки «Бобра»?

– Мы о нем, – пробормотал Макарский, – мы ничего о нем…

– Гоши «Пены»?

– Да довольно вам перечислять! – воскликнул Макарский. – Что нам эти кликухи? Мы никакие не уголовники.

– Вы можете быть и из посторонних, – сказал «Косматый». – Из каких-нибудь химиков-отравителей или спортсменов-душителей, но вы приехали меня убивать, и я вас раскрыл. Помешать вам меня прикончить я, наверное, не смогу. Усложнять вам задачу я начинаю прямо сейчас.

– И как же? – спросил Галямин.

– Надо поразмыслить, – пробормотал «Косматый».

Михаил «Косматый» задумался.

– Не знаю, помогу ли я вам, но они мне знакомы, – сказала Марина. – Они живут в городе километрах в шестидесяти отсюда, и в наш салун они заезжали… позапрошлой весной. Хозяин обязан помнить. Ну?

– Вроде, были, – ответил Захоловский.

– Реально были? – спросил у пришедших «Косматый» – Ответ обязателен! Я требую!

– Были, были, – скашиваясь на Марину, промямлил Макарский.

– Я помню вас потому, что вы оба тогда ко мне клеились, – сказала Марина. – Лапавшего меня молча я оттолкнула, а с тобой вышла на вечерную прогулку, и ты меня… вспоминается?

– Не четко, – пробормотал Макарский.

– Погляди на моего нынешнего мужчину, – кивнув на Евтеева, сказала Марина. – Хорош, да? Как ты считаешь, что он с тобой сделает?

– Он задерет тебя, как овцу, – сказал «Косматый». – А твоему дружку он выколет зенки и засыпет туда соль, чтобы не случилось загноения – ох, и больно же придется! Из-за возрастного одряхления я бы вас не заломал, а он еще силен… чего напряглись, ребятки? Из огня да в полымя?

– До действий вы не доведете, – глядя на серьезного Евтеева, пробормотал Макарский. – Поговорите и отпустите…

– Гарантирую, – промолвил Чурин.

– Вы? – обрадовался Макарский.

– Я от государства, – пояснил Чурин. – Дальше разговоров в зоне моей ответственности не зайдет.

ПЬЮЩИЙ у Брагина чай художник-композитор Юпов, играя на публику, утонченно держит чашку: подносит ее к себе, дует, отстраняет, снова подносит и втягивает аромат. Слегка взбалтывает и делает крошечный глоток; качество напитка Юпова не устраивает. Чашку он не ставит – она остается в его левой руке.

Брагин опробует на зуб твердую сушку.

Вероника Глазкова запихивает в рот избавленную от обертки конфету.

– Молочком, чтобы плеснуть в чаек, не расщедритесь? – спросил Юпов.