Петр Альшевский - «Не сезон»

– Тяжесть, – ответила Вероника.

– Закономерно, – промолвил Иван Иванович. – Но ты, милая, сама вызвалась.

– Вам требовалась моя помощь.

– Горе не убило в тебе человека, – сказал Иван Иванович. – Другая бы вопила и гримасничала, как макака, а ты все держишь в себе, печешься об удобствах окружающих. Отсюда ты теперь съедешь?

– По идее меня должны арестовать, – ответила Вероника.

– Кто сказал тебе подобную дикость? – удивился Иван Иванович.

– Его одноклассник говорил мне, чтобы я не волновалась, он, мол, меня выгородит, и я не волнуюсь. Повяжут, так повяжут.

– Никто тебя не повяжет, – сказал Иван Иванович. – У нас этим не занимаются, а народ из области примчится к нам лишь в том случае, если тут представителя государства порешат. Из-за художника-композитора они не зашевелятся. Что касается твоего жениха… он был в почете?

– В небольшом. Специальную следственную бригаду не сформируют.

– А конкретно ты высоко о нем думала? – поинтересовался Иван Иванович. – Может, захоронение поярче ты хочешь ему организовать? Тогда тебе не ко мне – забирай его труп и вези куда-нибудь для отпевания, затем выбивай место на престижном погосте, закупайся цветами…

– Брагина закопаете вы, – сказала Вероника.

– Пока он полежит у меня в сарае, ну а весной зарою. Подальше от Юпова, в этом ты мне доверься. Проводить в последний путь приедешь?

– Закапывайте без меня, – сказал Вероника.

– Не черство поступаешь? – осведомился Иван Иванович. – Как по-твоему?

– Его труп – это не он. Он погиб у меня на глазах. Моего Брагина больше нет.

ДЕМОНСТРИРУЮЩИЙ в пьяных ужимках свою радость Александр Евтеев, вихляюще ходя между столами, подливает водку Виктории, «Косматому», представителю государства Чурину; они, как и глядящий на Евтеева из-за стойки Дмитрий Захоловский, разделять его ликование не настроены.

Коллективная жесткость их взглядов переносится и на Марину Саюшкину, поднявшую было рюмку, но, уловив благодаря взорам Чурина и «Косматого» общее настроение, не выпившую.

– Я всех угощаю! – воскликнул Евтеев. – Вы же об этом знаете, ну так пейте бодрей! Потом будете вспоминать, что пили слабо, а халява уже кончится – я бы напоил вас и завтра, но моя работа у вас завершена, и завтра я сваливаю.

– Со мной? – спросила Марина.

– Там увидим, – ответил Евтеев. – «Косматый»! Чего ты будто трезвенник? Надерись, как полагается!

– От легавых я выпивку не принимаю, – процедил «Косматый».

– Я не легавый! – воскликнул Евтеев. – Я от них отличаюсь.

– Поэтому я и пью, – сказал «Косматый». – Но немного. Вашего брата из спецслужб блатные тоже недолюбливают.

– Ладно, – поморщился Евтеев. – Что ты здесь о любви… где ты ее видел? Хотя она существует… барышня! Вы, смотрящая на хозяина.

– Вы мне? – отозвалась Виктория.

– О вас с ним я в теме, – промолвил Евтеев. – Он сказал мне, кто вы ему есть.

– И что вы с этого имеете? – спросила Виктория.

– Я наблюдаю, как вы мучаетесь. Ваше состояние зависит от того, простит ли он вас или не дозреет, а мое ни от кого. Зависело от работы, но данная проблема улажена. Ваш земляк Юпов обезврежен. Вы о нем уже разболтали? – спросил Евтеев у Чурина.

– В общих чертах, – ответил Чурин.

– Ну, ничего, – кивнул Евтеев. – Когда террорист застрелен, хранить его личность в тайне не главное! Ну, почему вы столь угрюмые? Брагина вы не знали, Юпова не выносили – что вас расстраивает?

– Нас раздражаешь ты, – сказал Захоловский.

– Я несколько эмоционален, – согласился Евтеев. – Но вам нужно учитывать то, что моя душа, мой рассудок, они избавились от давившей на них ноши, и я из-за появившейся легкости объяснимо разболтан, поскольку мне легко. Меня ведет! Сверху не сдавливает. Я распрямился, и равновесие в таком положении сохранять сложнее, чем когда согнут. О-ооо! Кого мы видим!

По лестнице словно бы с небес величаво сходят Волченкова, Дрынов и Доминин.

Стриптизерша впереди, сектант замыкает.

– Ты почему не в зале? – спросил у Волченковой Захоловский. – Кто за тебя подавать будет?

– И танцевать, – промолвил Доминин.

– Но это по желанию, – пробормотал Захоловский. – А вы… в первый раз к нам вы спустились. Почему?

– Мы уважение сотруднику спецслужб пришли выказать, – ответил Доминин. – За его отлов досаждавшего всем террориста.

– Он нейтрализован… спасибо, – сказал Евтеев. – А откуда вы узнали?

– Мы были на крыше, – ответил Дрынов.

– Поближе к небу, – добавила Волченкова.

– На крыше мы слышали взрыв, – сказал Дрынов. – Не я или она, а Он. В лесу.

– По моим расчетам взорван дом фермера Каткова, – сказал Доминин.

– Кем взорван? – промямлил Евтеев. – Юпов же не в живых… кто мог взорвать?

– Вы у меня интересуетесь? – осведомился Доминин.

– Да мне просто интересно, – пробормотал Евтеев. – Нет, я не допускаю, чтобы в вашем захолустье кто-то работал на иностранную разведку, а кто-то иной взрывал… взрыв вы ни с чем не спутали?

– А с чем? – спросил Доминин.

– С ухающей совой, – сказал Дрынов. – Она сидит и орет, ну а мы вслушиваемся. Сова? Она. А террорист молчит. Не думает объявляться. Доказывает взрывами, что он неподалеку, а в руки сотрудникам спецслужб не дается. Схватить его вы предполагаете?

– Он от меня не уйдет, – ответил Евтеев.

– Полномасштабная облава намечается? – спросил Дрынов.

– Знать бы, где ловить, – промолвил Евтеев. – В вашем салуне, выбирая из вас, или в лесных дебрях… черт! Как все сходилось на Юпове!

ЗАГРЫЗАЕМОГО похмельными ощущениями Александра Евтеева везут по чудовищному для него лесу на беспроблемно едущем вездеходе.

Представитель государства Чурин смыслит в вождении, Михаил «Косматый» преуспевает в углубленном созерцании окрестностей, вжавшийся в угол Александр Евтеев дует себе на ладонь. Понюхав ее, испытывает новый приступ головной боли.

– Я его водил побыстрее, – пробормотал Евтеев. – У меня твой вездеход стрелой летал.

– Разящей? – усмехнулся Чурин.

– Мы с Мариной ездили не карать, а к людям присматриваться. Под видом поисков ее отца я вызывал их на разговор и ненароком выпрашивал о взрывах – ради реакции. Движения бровей, хлопанья глазами, отвисания челюсти. По всем этим признакам я думал увидеть промеж них человека, которого мне следует подозревать. Начал я, насколько помню, с Ивана Ивановича. Фермер с лесником были позже.

– Ну и что Иван Иванович? – спросил «Косматый». – В сарае с трупаками тебя не закрыл?

– Поступи он так, – промолвил Евтеев, – я бы его мигом под подозрение взял. Заорал бы из-за двери: «Иван Иванович! Вы тупой лошак! Вы себя раскрыли!».

– Да не ори ты, – скривился Чурин.

– А тебе-то что? – разозлился Евтеев. – Это я с похмелья, и это у меня голова от криков разламывается – от собственных гораздо сильнее, чем от чужих. Логически мыслить мне сейчас затруднительно, но задачу я не снимаю. Применительно к Дрынову.