Петр Альшевский - «Не сезон»

– Ее здесь нет, – покачал головой лесник. – Когда она сказала о каком-то взрыве, я посчитал, что ей почудилось, а она и вправду услышала и ощутила. Мой сын мертв, сказала она… и муж. И с тобой я не останусь! Собралась и ушла. На меня наплевала…

– Не переживай, мой мальчик, – нежно сказала Изольда Матвеевна. – Все выправится, чувства размякнут, время острые края притупляет!

– Да, – вздохнул лесник. – Нужно потерпеть…

ПО ГЛАВНОЙ дороге, позволяющей двигаться по ней к новым, не столь диким местам, обособленно идет безжизненная Анна Каткова.

Второй находящейся в пути фигурой дорогу преодолевает шагающая рядом с Анной и не совсем равнодушно смотрящая вдаль Вероника Глазкова, чьи глаза покрыты той же затуманенностью, что и у Катковой.

Обе женщины обременены тяжелыми сумками.

– Вместе идти не скучно, – сказала Вероника.

– Ехать здесь не на чем, – отозвалась Анна. – Прежде был автобус, но он больше не ходит.

– На трассу ему не выйти, – кивнула Вероника. – Если вы о том, чьи остатки у салуна ржавеют. Его, говорят, взорвали.

– Я не удивлена.

– Да и меня ничем не удивишь, – сказала Вероника. – Когда вы показались из леса, я поймала себя на мысли, что нам с вами в одну сторону. И я этому не удивилась. Остановилась и стала вас поджидать.

– Я подошла, и мы пошли.

– Мы обе желаем отсюда убраться, – сказала Вероника. – У меня несчастье личного свойства – моего жениха прямо при мне… чисто сработали.

– Мои дела похуже.

– Утрата пострашнее моей? – спросила Вероника.

– Я не присутствовала. Как только почувствовала, поторопилась уйти, чтобы опередить приход подтверждения. Сейчас маленькую надежду я сохраняю.

– С надеждой жить радостней, – сказала Вероника. – Я ее не питаю.

– Вы от нее избавлены. Во мне она все же теплится.

ОБЕСКРОВЛЕННЫЙ Александр Евтеев катает по столу закрытую бутылку водки, не имея волевых резервов даже для того, чтобы ее открыть.

Находящаяся тут же в номере Марина Саюшкина мнется у стола напротив Евтеева – когда сильно пущенная им бутылка покатилась к краю, Марина ее поймала и, подержав, поставила перед Евтеевым.

Евтеев на нее не взглянул.

– Меня окутала мгла, – пробормотал Александр. – Путеводные огни сквозь нее не просматриваются, и куда мне двигаться, кого обвинять… вопросы поставлены жестко. Лесника я не подозревал, но кого-то же надо… кто-то же наследил. А вот где, я не вижу! Обещания, что во всем здесь разберусь, не даю! Я не звенящая пустышка… мое самолюбие греют предыдущие операции, проведенные мною успешнее этой, которая мне не удалась… пусть присылают другого.

– Снова тайно? – спросила Марина. – Ну как с тобой и твоим липовым одноклассником. И кем же он назовется? Братом почтальона, в роддоме потерянным? Другом детства «Косматого», игравшим с ним в песочнице, когда им было по три?

– Язва ты, девушка, – процедил Евтеев. – Бессердечная зараза.

– Ничуть, я же… если тебе нужна нежность, я тебя приласкаю, мне…

– Ласкай того, кто не уедет! – воскликнул Евтеев. – Не меня – я, моя ненаглядная, категорически настроен на отъезд. После выплаты висящего на мне старого долга.

– Ты не мне задолжал? – тревожно осведомилась Марина.

– Не нервничай. Я имею в виду извращенцев.

– Определенных? – спросила Марина. – А-ааа… из юрты? Ты с ними намерен сцепиться?

– Жесточайшим образом, – ответил Евтеев. – Меня не отговорить.

– Я отправлюсь с тобой, – сказала Марина.

– Забудь, – сказал Евтеев.

– Ну как же я… с тобой я ощущала себя единым целым, и оно вконец пока не распалось, и угроза для тебя, она и для меня…

– Не продолжай! – прервал ее Евтеев. – Подмогу со стороны боевого, сурового мужчины я бы принял, за нее я бы ему, быть может, даже и поклонился, но слабую девушку я на рубку с извращенцами не поведу. Упрашивать меня бесполезно.

– А слезами? – всхлипнула Марина.

– Отсюда мне видно, что они у тебя не выступили. А выступят – вытрешь.

– Специально не буду вытирать, – заявила Марина. – Чтобы ты глядел и понимал, до чего ты меня довел.

– Вредная ты девица, – пробормотал Евтеев. – Хочешь мучиться меня заставить?

– Уберечь я тебя хочу! – крикнула Марина. – Защитить! Я же за тебя переживаю! Отшвыривать меня тебе не за что!

Марина в слезах выбегает из номера и наталкивается взглядом на идущего по коридору Алексея Кирилловича Саюшкина.

– Папа? – поразилась Марина. – С чего ты здесь очутился?

– Горло зашел промочить, – ответил Саюшкин. – Хозяин сказал, что ты наверху, и я после первой к тебе направился. Тебя кто-то обидел?

– Твое заступничество мне не требуется, – пробормотала Марина. – Как и ему моя помощь… отверг он ее.

– Он? Твой сожитель?

– Больше чем, – ответила Марина. – Но не есть, а был – минувшая связь… разбитое не склеишь, но осколки-то ранят. О себе я печалюсь, а за него волнуюсь, ему приспичило схватиться с теми, кого нелегко одолеть. Идти на них одному – затея полоумная… и он это осознает, поэтому и не отказывается от помощи кого-то посерьезнее меня. К его несчастью, кто же с ним на такое… где он отыщет… погоди-ка, отец. Ты ведь мужчина серьезный?

– Хохота я вроде не вызываю, – промолвил Саюшкин.

– И еще… что он там говорил… суровый и боевитый?

– Скорее, суровый и осмотрительный, – ответил Саюшкин.

– Так даже лучше! – воскликнула Марина. – Если он закипит, ты его остудишь, покажешь ему безопасный маневр, прекрасно, отец! Все просто чудесно!

ПОДПИТЫВАЕМЫЙ настроенностью на схватку Александр Евтеев, подобно ледоколу, вспарывает ногами снег, значительно облегчая продвижение бредущим следом Алексею Кирилловичу и Марине.

Девушка переносит трудности без страдальческой мимики; она видит перед собой спину отца и, чтобы тепло поглядеть на Евтеева, ей приходится выгибать шею.

У кривящегося Алексея Кирилловича шея к плечу от переутомления клонится.

– Пока дойдешь, умаешься, – проворчал Саюшкин. – Мои силы беспредельны – нет… и знанием того, куда мы идем, они не прибавляются. Вездеход нельзя было взять?

– Он сломался, – ответил Евтеев. – Когда представитель государства мне об этом сказал, я сделал вывод, что вездеход или сломан, или исправен.

– И в чем глубина подобного вывода? – спросил Саюшкин.

– Для меня она очевидна, – промолвил Евтеев. – Помимо всего прочего, и она… вас дочь упросила со мной пойти?

– Отношения у нас без сусальности, но в роковую минуту она может на меня положиться, – сказал Саюшкин.

– Я тронута, папа, – сказала Марина.

– Прими, как должное, – улыбнулся Саюшкин.

– Вы толкаете вашу дочь к извращенцам, – сказал Евтеев. – Если бы вы со мной не пошли, то и она бы не пошла – я позволил ей идти из-за вас, из-за вашего гипотетического содействия… вы ворчите, и ноги у вас уже сейчас ватные. Причина едва ли в усталости.