Петр Альшевский - «Яйцо от шефа»

Лыбова. Сливай на меня.

Петр Игоревич. Да я ему… он…

Лыбова. Он грязно себя ведет.

Гурышев. Не я, а он! Внучку кто из квартиры вышвыривает – не он? Кому ее чувства абсолютно по боку, нам с женой? Во дворе у нее друзья, но эту дружбу придется забыть, сказать вам, кто за ее слезы в ответе? Чудесная чистая девочка, жалко ее…

Анастасия. Девочка она обычная.

Гурышев. Она майку ему стирала! Много ты знаешь внучек, своих дедов обстирывающих?

Анастасия. Она всего однажды что-то ему постирала. И майку испортила.

Лыбова. Желтые пятна?

Анастасия. Как после мочи.

Лыбова. Воронежская вода, если не фильтровать, всегда такие пятна делает.

Анастасия. Я-то в курсе, а она по малолетству упустила. (Петру Игоревичу) С чего у нее желание-то проснулось? Ее и собственные вещи стирать не заставишь. Как вы сумели на работу по дому ее настроить?

Петр Игоревич. Я бы майку еще поносил, но она сказала, что от моей майки…

Гурышев. Запашок?

Петр Игоревич. На пенсии человек нередко ощущение приличий утрачивает. Поблизости лишь родня, а ради родни и майку менять лень. Да и зачем менять, когда вы сами мне говорили, что от стариков ничем не пахнет?

Гурышев. От опрятных старичков нет, а от запустивших себя не приведи как потягивает. Старую бомжиху у «Спортмастера» недавно видел – аромат от нее лился сшибающий. Твердую грушу она грызла.

Анастасия. Зубы сохранила.

Гурышев. И деньги на грушу имеет!

Анастасия. Сколько сейчас груши стоят, я знаю. Не подступишься к грушам.

Лыбова. Грушу ей могли добрые люди дать.

Петр Игоревич. А зубы у нее, наверное, не свои – вставной челюстью она грушу.

Гурышев. На твою челюсть мы, папа, всем миром еле набрали. Откуда у нее на челюсть?

Лыбова. Она же не с детства бомжует. Еще недавно, скорее всего, по-человечески жила. Не с теми связалось и квартиру отжали.

Анастасия. У вас так же было? Мы слышали, вы у подруги живете. А ваша квартира куда подевалась?

Лыбова. Говорить о моих невзгодах мне…

Петр Игоревич. Не выпытывайте у нее!

Гурышев. Ты, отец, снова в психоз не впадай. Пусть расскажет – убудет от нее, думаешь?

Петр Игоревич. Что бы там ни было в прошлом, вопрос с квартирой для нее решен!

Гурышев. Жить она будет с тобой, но собственной квартиры у нее…

Петр Игоревич. Эта!

Гурышев. Эта квартира твоя. Ты же не настолько обезумел, чтобы на нее ее переписать?

Петр Игоревич. Документ еще не составлен, но позвольте вам заявить, что после моей кончины квартира перейдет не вам, а ей.

Гурышев. Тебе, отец…

Петр Игоревич. Безапелляционно заявить!

Гурышев. Ты, отец, сейчас дикость творишь. Как бы у нас с тобой ни складывалось, мы тебя любим! А она нет!

Петр Игоревич. Возможно. Но я-то ее люблю. И что вполне адекватно, желаю создать ей условия. Я умру, а моей любимой женщине, значит, броди и у подруг уголочек ищи?

Гурышев. Не заслуживает она твоего дара…

Анастасия. Ты про нас скажи! Скажи, что остаться без наследства мы не заслуживаем!

Гурышев. Что бы я ему ни сказал, не разогну я его, любовью скрученного.

Петр Игоревич. Ты, сынок, в безысходность не погружайся. После моей смерти и вам кое-что достанется.

Гурышев. Буйняковскому от его умершей матери красивые коробочки от конфет и печенья достались. Старуха их собирала и из-за слабоумия дорожила. Буйняковскому хотя бы брат машину завещал.

Петр Игоревич. Вам от меня подороже машины кое-что перейдет.

Гурышев. Да нет у тебя, отец, никаких ценностей… ну что ты болтаешь, не чокнулся же ты в самом деле!

Анастасия. Так и есть, мне кажется. Предназначенной нам собственностью он как полоумный разбрасывается. Ваше завещание мы в судебном порядке, возможно, оспорим.

Гурышев. Не будем мы этого делать.

Анастасия. Без борьбы отдавать ей квартиру нам с тобой…

Гурышев. Привлекать посторонних я не стану! Пусть себе живут.

Петр Игоревич. Спасибо, сын.

Гурышев. Тебе все-таки повезло, что я художник.

Действие третье.

Петр Игоревич подрагивающей рукой расставляет на столе чашки, размещает у чашки по шоколадной вафле, сидящий сын усмехается.

Петр Игоревич. Невообразимая гнусность, сынок… на склоне лет меня подкараулила.

Гурышев. Вещи завтра можно ввозить?

Петр Игоревич. Конечно. На съемной жить не понравилось?

Гурышев. Меня беспокойство за тебя назад гонит. Одного тебя сейчас бросишь, потом приедешь и труп найдешь. Твои черные мысли в белый саван тебя обернут.

Петр Игоревич. Самоубийство я не совершу.

Гурышев. А я не о нем. Дерево облетевшее, жуком тоски поедаемое… с Катькой тебя объяснится придется. Она на тебя действительно взъелась.

Петр Игоревич. С ней у меня на поправку быстро пойдет. Ей бы старика пожалеть! Ее жизнь еще тряханет, а меня она только что, как в блендере она меня… для восстановления мне сейчас все ваше сочувствие необходимо.

Гурышев. Ты нас словно грязь с ботинок стряхнул, а она вокруг тебя становись и руки на твои трясущиеся плечи клади? На такое великодушие тебе бы, отец, губы не раскатывать.

Петр Игоревич. Ну топите меня… злобно высмеивайте и ране зажить не давайте! Квартира теперь все равно ваша – кому мне ее теперь…

Гурышев. То, что квартиру мы не потеряли, случившееся с тобой в трагедию лишь для тебя самого превращает. Это мы тебе зачтем. Не слишком сильно третировать тебя будем. В помутнении ты, помню, о каких-то ценностях говорил, но тебе и за квартиру спасибо. Поволновались мы с женой, что заработки отныне на съемную жилплощадь спускать… с распухшими головами ходили, но всего-то десять дней на съемной провели. Как-то маловато с Еленой Константиновной проворковать вы сумели. С ее стороны вашу связь мимолетным увлечением я бы назвал, но чтобы увлечением был старик… расстались вы тихо? Крикливых просьб во имя любви у тебя задержаться ты себе не позволил?

Петр Игоревич. Я бы, наверно, ее умолял. Но она меня избавила – тайком ушла. Сегодняшней ночью.

Гурышев. Ох ты, ночью… Петр Игоревич. Если бы я проснулся, я бы в ее сволочные глазенки глубоко заглянул.

Гурышев. Жить с тобой она расхотела и, конечно, она сразу сволочь…

Петр Игоревич. Она воровка!

Гурышев. И что же у тебя, папа, пропало? Вазочка из поддельного хрусталя? Петр Игоревич. Изумруды, сынок.

Гурышев. В пенсионерскую лотерею тобой выигранные?

Петр Игоревич. Подстреленный бандит мне их передал. Два года назад я шел через Митькин двор, а со стоянки джип выезжал и…

Гурышев. Что за Митькин двор?

Петр Игоревич. В нем на Дмитрия Поликарпова сосулька упала. Про Дмитрия Поликарпова спрашивать будешь?

Гурышев. Я его, кажется, не знаю.

Петр Игоревич. Ну и нечего его знать. Как разозлится – клокочущий горшочек с дерьмом просто… ну вот – джип выезжал, а легковая ему перекрыла, из нее выскочили и сидящих в джипе из автоматов. Она уехала, а я постоял и к джипу пошел. Убедиться, что живых не осталось. Водителю попали в голову и он, конечно, мертв, а тот, кто рядом с ним, окровавлен, но воздух ртом хватает. Меня увидел и лицо из отрешенного смышленым стало. Прохрипел мне: «Слушай, дед, мешочек у меня возьми и у себя подержи. Сейчас сюда приедут менты, врачи, меня обыщут и мешочек отберут, а мне сберечь его надо. Возьми его и унеси! Позже мой человек к тебе забежит. Мешочек ему отдашь, и он тебе денег сколько захочешь отвалит». Я, ничего не соображая, киваю, и мне мешочек – бархатный такой из кармана вытащил. В ладонь мне он замечательно лег.